Добрые книжки - [122]

Павлик скуксился и зашмыгал носом.

— И зачем же вы ребёнка моего замучили, чуть ли не до слёз довели? — послышался приглушённый женский голос с чарующим умиротворением. — Что же ты, Алексей Николаевич, пристаёшь к моему бедному малышу?..

Из подъезда вышла во двор скромная женщина в домашнем халатике уютно-ягодной красоты и тапочках, стеснительно пришаркивающих по асфальту. Женщина переживала остатки не очень изящной молодости, но обладала способностью пронять всякого мужичка своим слегка выскобленным взглядом и исчезающей нахальной миловидностью.

— Уж лучше бы ты, Алексей Николаевич, не ругался, а подарил своему сыночку что-нибудь на День Рождения. У него ведь завтра День Рождения будет. — с протяжным плутовством сказала она.

Алексей Николаевич даже не догадывался, к каким неожиданностям подведёт свой разговор весьма знакомая ему дама, и глуповато хихикнул.

— Да что ты говоришь, голубушка? не будет завтра никаких Дней Рождений. Уж я-то помню все Дни Рождения своих детей.

— Да вот как раз завтра и будет. По всему видно, Алексей Николаевич, что не все Дни Рождения своих детей ты помнишь, и хвастаешь напрасно.

— Да как же не все??

— Да вот не все. Разве ты ни о чём не догадался за эти годы, Алексей Николаевич?

— О чём это?

— Да про нашего Павлика!

— А что с Павликом такое, о чём я должен был догадаться?

— Да ведь это сынок твой — Павлик!.. Я ведь в тот раз от тебя забеременела и родила. Ты уже вряд ли помнишь, как шутил тогда про приятеля своего по имени Павлик, который к любимой девушки забрался на пятый этаж по водосточной трубе, а я запомнила это имя, в душу оно мне почему-то запало, и когда родила — в память о наших встречах — назвала малютку Павликом… Ты ведь чуточку влюблён в меня тогда был, Алексей Николаевич, всего каких-то тринадцать лет назад! Разве не помнишь?..

Конечно, Алексей Николаевич всё помнил. Трудно было забыть эти суматошные яркие деньки, захватывающие все чувства в единый порыв жизненной силы, и измучившие Алексея Николаевича до любовного неистовства и даже до обморока.

— Павлик?? Сынок мой??

— Я уж не стала тогда мужу своему Вите ни в чём признаваться — родила и родила — а у самой тревога на сердце: как так ребёнок может вырасти, если не будет знать, кто его взаправдашний отец?..

— А взаправдашний-то отец есть я??

— Конечно же ты, Алексей Николаевич!! Тут можешь нисколечко не сомневаться, бабье сердце не обманешь.

Во дворе зависла понятная растерянная тишина. Мужички робко откашливались и вежливо жестикулировали, пытаясь выразить своё непричастие ко всему услышанному. Только голова Виктора Леонидыча попробовала поругаться, но быстро сообразила, что столь неожиданно открывшаяся правда сулит ей немало преимуществ в семейной жизни.

— Ах, всё-то ты позабыл, Алексей Николаевич! ничего-то ты не помнишь!.. — с тонкой напевностью произносила свою речь мама Павлика. — Трудно ли тебе было разбить девичье сердце, ежели мысли имел складные и разговоры романтические?.. Любая бы тебя послушала с полчасика — да и поплыла бы, уж эдакий ты оболтус и нахалёнок в то время был!

Слёзы и воспоминания полились рекой. Перед воображением слушателей предстал такой близкий и такой позабыто-далёкий образ Алексея Николаевича с вьющимися длинными волосами, экстраординарной приветливостью и назойливо трезвонящей гитарой, который при гнетуще-томном лунном свете обнимал полюбившуюся девчонку, нашёптывал ей складно зарифмованные пылкие строки собственного сочинения или безудержно орал волшебные песни про братство рок-н-ролл, танцы кастрированных гопников и лирически-страстный синий сон. Слушатели живо представляли себе, как молодые любовники нагими купались в холодных майских водах сельской реки, не чувствуя холода, а затем голышом в обнимку катались на зеленеющих лугах по утренней росистой траве. Мужички сочувственно пыхтели на каждый предлагаемый образ или его призрак, дожидаясь ещё какого-нибудь оригинального эффекта. Толян вслушивался в череду воспоминаний с изумлённой расслабленной улыбкой и медленно таял, словно кусок сахара в холодном кофе. Мужичок, повидавший дураков, постоянно подтыкивал в бок космонавта Сяву, как бы предлагая ему в пример чудесную жизнь Алексея Николаевича, сохранившего себя и свою любовь к Отечеству во всех передрягах. Впрочем, Сява настолько приуныл, что выглядел, словно летописный Мамай, подверженный брутальному умничанью русских книжников, который при виде погибели своей, принялся призывать суетных богов своих — Перуна, Карачуна, Геркулеса и мнимого великого способника своего Магомета — да всё без толку. И только о самом Павлике вроде бы все позабыли. Потрясённый мальчик до вечера прятался где-то в своих детских секретных местах и жалобно всхлипывал, не умея дать отчёта о своих слезах: то ли они от счастья, то ли от совсем непонятного и не горестного горя.

Пацаны нашли Павлика с целью утешения и поддержки в непростой ситуации, кто-то даже нахально раскупорил бутылочку пива. Впрочем, в данную минуту она пришлась очень кстати и не пьянства ради.

Вскоре заглянул и шебутной парнишка Миха:

— Всем вам добра, муравьишки! чем это вы тут занимаетесь без меня?..