Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли - [8]
Если мы не способны найти ответ на эти вопросы про справедливость, если мы не можем обосновать империалистический подход либеральной науки и ее нежелание допустить легитимность других систем, то мы вынуждены признать, что научный порядок в самом деле основывается только на праве сильного. В таком случае мы должны согласиться, что Дэвид и Джинджер Твитчеллы — политические заключенные, осужденные потому, что им и их соратникам по религии не хватило сил или математических выкладок, чтобы навязать обществу свое представление о мире. Таков вызов со стороны эгалитаризма.
Постепенно формировался и еще один вызов. Хотя он имеет совершенно другие корни, чем вызов со стороны справедливости, смысл его в итоге свелся примерно к тому же. Это — вызов со стороны сочувствия.
В Америке, как и в любой другой стране, всегда были свои ханжи. Генри Луис Менкен[3] ехидничал, называя их «пуританами» — людьми, которые «страшно боятся, что кто-то где-то может быть счастлив». Их излюбленной целью была порнография, которую они атаковали во имя благочестия, а позднее — приличия и семейных ценностей. Их, как и креационистов, стали осуждать и высмеивать в кругах интеллектуальной элиты; но, как и креационисты, они сформулировали сильное глубокое суждение, на которое слишком долго никто не отвечал.
«Пуритане» утверждали, что порнография вредна, так как подрывает моральные устои и таким образом угрожает обществу. Противники же запретов всего непристойного часто указывали на то, что грань между бесстыдством и искусством, срамным и прекрасным даже теоретически провести невозможно. Они отмечали, что, раз такой грани нет, запреты на пошлость рано или поздно коснутся серьезного искусства — именно это в конце концов и случилось с «Улиссом» Джеймса Джойса в Великобритании и США, где власти арестовывали и сжигали тиражи книги.
Но вскоре битвы вроде той, которая разыгралась в защиту «Улисса» от ханжей, стали выигрывать в либеральных судах. Сегодня «пуритане» то и дело снова выступают с какими-нибудь заявлениями, и так будет всегда. В 1989 году широкое освещение получил процесс над директором Центра современного искусства в Цинциннати, которому вменялась в вину демонстрация гомоэротических фотографий Роберта Мэпплторпа, а в 1990 году участников рэп-группы 2 Live Crew судили за откровенные и грубые тексты песен>{21}. Но к 1980-м годам борцы с порнографией перестали контролировать ход дискуссии; общественное мнение было не на их стороне — может быть, за исключением только тех случаев, когда вопрос касался траты бюджетных средств.
Однако и тут история не закончилась. В основе пуританского морального страха лежала идея о том, что сквернословие и непристойные изображения травмируют людей и сообщества. Этот аргумент не исчезал по мере того, как общество все терпимее относилось к порнографии. Он дремал, чтобы затем возродиться с новой силой.
Речь опять шла о порнографии. Но на этот раз атака была более изощренной и инициировалась феминистками, а не ханжами. На идее феминисток стоит остановиться подробнее, потому что вскоре она стала частью более общей картины.
Суть состояла в том, что порнография травмирует женщин, унижая их, способствуя их подавлению, отказывая им в правах. Порнография, как говорила в 1983 году влиятельная феминистка и исследовательница Кэтрин Маккиннон, «настраивает на жестокость и дискриминацию, которые, в свою очередь, определяют то, как обращаются с половиной населения и какой она имеет статус»>{22}. Это травмирует реальных людей. Вот, например, Мэри С. или Бет В. были изнасилованы и убиты преступником, насмотревшимся непристойностей. И, несмотря на злободневность этих ужасов реальной жизни, традиционалистская система мужской власти защищает право создателей порнографии продавать сцены сексуального насилия и доминирования. Феминистки не могли с этим смириться. Вот, говорили они, еще одно свидетельство того, что патриархальное общество презирает права женщин.
Они начали наступление. Под влиянием Маккиннон и других активистов город Индианаполис принял закон против порнографии, по которому порнография могла считаться видом сексуальной дискриминации. (Позже этот закон признали неконституционным.) К 1989 году похожий законопроект был внесен в конгресс. Если вы стали жертвой сексуального насилия и могли показать связь между преступлением и «конкретным порнографическим материалом», этот закон давал бы вам право требовать в судебном порядке возмещения ущерба от создателя или распространителя этого материала>{23}. Если не считать проблем с соответствием такого закона конституции, логика звучала привлекательно: если вас обидели, вы можете подать в суд.
Проблема в том, что конкретных людей насилуют и избивают преступники, а не непристойные фильмы. «Ни одно серьезное исследование не показало причинно-следственной связи между порнографией и насилием в реальной жизни»
