Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли - [10]

Вот так появилась теория, согласно которой изображения, высказывания и слова могут быть, по сути, формой агрессии или насилия. Присмотритесь к этой теории. Запомните ее в лицо: вы про нее еще услышите.

В 1980-х годах у активистов и интеллигенции стало принято открыто оскорбляться. Тут и там — везде их кто-то оскорблял. Будучи оскорбленными, они стали требовать публичных извинений. Поводом зачастую бывали шутки. Организованные группы — например, гей-активисты — начали «патрулировать» прессу, радио и телевидение в поисках оскорбительных заявлений; находя повод для жалобы, они тут же требовали извинений и опровержений. «Геи, американские индейцы и выходцы из Азии, инвалиды и защитники окружающей среды, — писала газета Washington Post, — в конце 1991 года Голливуд, казалось, захватили группы по интересам». Надеясь избежать проблем, голливудские продюсеры стали показывать сценарии активистам перед началом съемок — чтобы, как сказал один продюсер, убедиться, что в фильме «нет для них ничего оскорбительного»^{29}. Активисты начали составлять и распространять списки «оскорбительных» выражений. (Вот что написано в «Словаре особых слов и выражений» (Dictionary of Cautionary Words and Phrases), составленном в школе журналистики Университета Миссури: «Burly (матёрый): прилагательное, которое слишком часто ассоциируется с крупными чернокожими мужчинами и подразумевает невежество, а потому в этом контексте считается оскорбительным. Buxom (дебелая): оскорбительная отсылка к женской груди, не использовать. См. ст. Woman (женщина). Codger (старпер): оскорбительное обозначение пожилого человека»^{30}.) Профессора стали записывать свои занятия на пленку на случай, если их обвинят в оскорбительном высказывании. По мере того как все больше людей начали понимать, что могут добиваться привилегий и одерживать моральные победы благодаря тому, что их оскорбляют, многие из них становились активистами.

Все эти активисты были в своем праве, и никто не предпринимал попыток остановить их с помощью юридических механизмов. Казалось, не существует и никаких нравственных причин для того, чтобы сдерживать их. В самом деле, они по всем признакам заняли позицию морального превосходства. Их можно было назвать новыми пуританами или новыми ханжами — отчасти они таковыми и были. Но в то же время они исходили из морально безупречных мотивов: защитить слабых, утешить оскорбленные чувства, выкорчевать человеконенавистнические и вредные идеи — расистские, сексистские, гомофобные и непатриотические. В обществе не должно быть места тем, кто говорит «ниггер» или «гомосек» (или «матерый», или «дебелая»), не должно быть места неуважению и оскорблениям. «Люди не понимают, какую боль и вред эти слова могут причинить своим жертвам», — сказал декан одного университета^{31}. И, так же как и в случае с креационистами, люди, настроенные на объективность, вынуждены были признать, что в этой идее поборников человеколюбия есть здравый смысл. Борцы за гуманность обратили внимание на то, что либералы редко понимают и почти никогда не признают: либеральная интеллектуальная система — какая угодно, но только не дружелюбная.

Почему-то существует идея, что либеральный — значит, дружелюбный, что либеральная интеллектуальная система благоприятствует чувствительности, терпимости, самоуважению, отрицанию предрассудков и отказу от пристрастности. Но это заблуждение. В действительности либеральная наука предполагает не только свободу, но и порядок и может быть жестока к тем, кто не принимает или игнорирует ее правила. Она не только дозволяет, но и исключает, ограничивает. Она процветает и на почве предубеждений, и на почве холодной отстраненности. Ее не интересуют ваши чувства, и она с радостью растопчет их во имя поиска истины. Она допускает и — будем здесь честны — иногда поощряет агрессию. Самоуважение, чувствительность, уважение к чужим взглядам, отказ от предубеждений сами по себе хороши. Однако в качестве основных социальных целей они несовместимы с мирным, созидательным развитием человеческого знания. Чтобы развивать знание, мы все иногда должны страдать. Что еще хуже, мы должны причинять страдания другим людям.

Точно так же, как когда-то проигравшие в научной игре — креационисты, афроцентристы и другие — поднялись и потребовали, чтобы с ними начали считаться, оскорбленные теперь стали требовать, чтобы им перестали причинять вред и возместили ущерб. Пришло время, говорили они, пересмотреть систему либеральной науки: отойти от нее, скорректировать ее или ввести внешний контроль, который привнес бы чуткости и человечности, — а может, даже и бросить ее совсем.

А затем наступил определяющий момент, хотя, как мне кажется, его до сих пор таковым до конца не признали. Как будто молния вдруг осветила пестрый ландшафт, который до этого был виден только по кусочкам, здесь и там. В феврале 1989 года мусульмане-фундаменталисты восстали против британского писателя Салмана Рушди, создавшего роман, воспринятый ими как глубочайшее, шокирующее оскорбление для священных истин ислама и для всего мусульманского сообщества. В романе, как они его поняли, подразумевается, что Мухаммед сам придумал Коран — а это было возмутительным (для них) очернением божественного происхождения священной книги. Автор фантазирует на тему борделя, в котором каждая блудница носит имя и даже напоминает образ одной из жен Мухаммеда. Есть намеки на то, что Мухаммед мог манипулировать своими божественными вдохновениями, преследуя политические цели, или просто для своего удобства. В книге Мухаммеда называют Махаундом. Это то, что они увидели.