Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц - [27]
Снос деревенского дома закончили примерно в середине октября. Люди долбили замерзшую землю, выкорчевывая фундамент. Кто-то нашел на развалинах дома икону с изображением Мадонны в золоченой оправе и повесил ее на ближайший куст. От холода влага на стекле замерзла, образовав на лике филигранный узор и скрыв все, кроме глаз. Эти глаза напомнили Витольду о Марии. Думая об этом, он не испытывал никаких эмоций. Чувств больше не было — осталась только зияющая пустота[216].
Очередь у бочки с едой. Ян Комский, послевоенные годы.
Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау
В один из октябрьских дней, когда отряд приступил к сносу следующего дома, Михал объявил, что придумал, как отправить донесение в Варшаву. Администрация лагеря иногда освобождала заключенных — если семья платила огромную взятку или дергала за нужную ниточку в Варшаве. Те, кого освобождали, давали клятву хранить увиденное в Аушвице в строжайшей тайне под страхом возвращения туда. Как правило, этого было достаточно, чтобы человек ничего не рассказывал о лагере[217].
Михал знал молодого офицера Александра Велопольского, который должен был выйти на волю и мог передать донесение. Тридцатилетний Александр, химик по образованию, был членом подпольной дворянской организации под названием «Мушкетеры». В СС пока еще реагировали на обвинения в жестоком обращении с заключенными, поэтому Александра поместили в карантинный блок, освободили от работы и неплохо кормили. Михал был знаком с капо этого блока и полагал, что сможет попасть внутрь и пронести донесение. Александру было слишком опасно иметь при себе письменный документ, поэтому нужно было составить текст так, чтобы он его запомнил[218].
Возможность связаться с товарищами по подполью в Варшаве воодушевила Витольда. Он мысленно перечислил преступления, свидетелем которых он стал, хотя описать чудовищную жестокость нацистов достаточно подробно было нереально. Ему нужны были факты, но самая важная информация — число погибших — тщательно скрывалась. Однажды его осенило: нацисты закодировали эти данные в номерах, пришитых к рубахам заключенных. Каждому узнику в лагере присваивался номер. Номера последних партий в октябре 1940 года уже начинались с шести тысяч. Однако по списку число заключенных составляло всего около пяти тысяч человек. Иными словами, тысяча человек уже погибла — и люди продолжали умирать, до десяти человек ежедневно, с тех пор как похолодало[219].
Мрачные цифры говорили Витольду о безнадежности положения. Однажды, роясь в замерзшей земле в поисках свеклы, он подумал, что будет лучше, если англичане просто разбомбят лагерь и положат конец их страданиям. Момент отчаяния прошел, но он все чаще об этом задумывался. Возможно, идея не так безумна, как показалось вначале. Лагерь находился примерно в 1300 километрах от Великобритании — предельное расстояние для благополучного возвращения самолетов. Кон рассказал Витольду, что эсэсовцы разгрузили на складах оружие и боеприпасы. Если бомбардировщик попадет в здание склада, произойдет взрыв. Витольд осознавал, что при бомбежке погибнут многие заключенные, но, по крайней мере, закончатся их «чудовищные пытки» (так он позже выразился в донесении, подготовленном для Александра). Кому-то в хаосе воздушного налета удастся сбежать. Если Аушвиц перестанет существовать, их смерти будут оправданны, думал Витольд[220].
Михал проинструктировал Александра и проследил, чтобы тот запомнил все пункты донесения. Просьба о бомбардировке лагеря является «срочным и тщательно взвешенным обращением свидетеля этих пыток от имени всех товарищей», сказал он Александру. На британских самолетах не было бортового радара, и они ориентировались по наземным объектам, поэтому Витольд включил некоторые указания по поиску лагеря относительно течения Вислы[221].
Александра освободили 28 октября, после медосмотра. Незадолго до этого обитателям лагеря пришлось испытать новые мучения. В понедельник, в полдень, число заключенных не сошлось. Само по себе это не вызвало удивления — у эсэсовцев часто возникали проблемы с арифметикой. Однако на сей раз кто-то из заключенных действительно пропал. Завыла лагерная сирена, и разъяренный Фрич объявил, что никто не покинет плац, пока беглец не будет найден. Котлы с супом на кухне остались нетронутыми[222].
Утренняя морось перешла в мокрый снег. Поднялся северо-западный ветер, мелкими льдинками осыпавший людей в первом ряду. Заключенным запрещалось двигаться, поэтому Витольд напрягал и ослаблял мышцы, тщетно пытаясь согреться. Промокшие узники, стоя по колено в снеговой каше, качались и дрожали. Когда стемнело и началась метель, люди стали падать один за другим[223].
Вечерняя перекличка. Ян Комский, послевоенные годы.
Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау
В госпитале Бок приказал санитарам приготовиться. Деринга поставили на входе, а штрафной отряд таскал заболевших на носилках. «Смотреть на этих людей было страшно, — вспоминал Деринг после войны. — Они брели в полуобморочном состоянии, шатаясь, как пьяные, лепетали что-то бессвязное и с пеной у рта умирали, задыхаясь, хватая последние глотки воздуха»
