Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц - [18]

.

В то первое утро Шталлер приказал заключенным выстроиться в ряды по росту. Бывалые узники знали, в чем состоит упражнение, и подсказывали новичкам. Заключенные должны были назвать свой номер в ряду на немецком. Того, кто не справлялся с заданием, капо избивали[133].

Шталлер выбрал Витольда и еще несколько человек, говоривших по-немецки, и повел их внутрь здания, в коридор второго этажа. Они выстроились вдоль стены, и Шталлер приказал им наклониться, чтобы получить, по его словам, «пятерку лучших». Капо сильно бил их дубинкой, и Витольду пришлось стиснуть зубы, чтобы не закричать. Видимо, Шталлеру понравилось их поведение, поскольку он назначил их старшими комнат и велел обзавестись собственными битами. Шталлер сказал, что избил их «просто для того, чтоб знали, каково это, и били точно так же, поддерживая чистоту и дисциплину в блоке»[134].

Алоиз Шталлер. Ок. 1941 года.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

Витольд вернулся на плац, где все остальные ждали перекличку. Заключенные из других блоков уже построились в шеренги. Кто-то ударил по металлическому бруску, свисавшему со столба во дворе, и появились первые эсэсовцы в зеленой полевой форме и высоких кожаных сапогах. Немец с детским лицом, гауптшарфюрер СС Герхард Палич, по совместительству исполнявший роль лагерного палача, дважды проверил номера заключенных из каждого блока, а затем подвел итог. Пять тысяч душ, судя по регистрационному номеру Витольда, плюс ночные мертвецы, сложенные в кучи в конце каждой шеренги. Витольду и остальным пришлось стоять смирно, пока подсчет не был окончен, а затем по команде «шапки долой» снять свои кепки, если они у них были, и ударить ими по бедрам. Те, у кого не было головного убора, имитировали действие руками. Мало кто справился с упражнением без заминки, и его повторяли до тех пор, пока заместитель коменданта лагеря гауптштурмфюрер СС Карл Фрич не дал понять, что доволен. Хриплым голосом он обратился к заключенным[135].

«Ваша Польша погибла навсегда, и теперь вы будете платить за свои преступления трудом, — заявил он. — Посмотрите туда, на дымоход. Смотрите!» Он указал на здание, спрятавшееся за рядом бараков[136]: «Это крематорий. Три тысячи градусов. Этот дымоход — ваш единственный путь на свободу»[137].

После речи заместителя коменданта группа капо вытащила из толпы какого-то узника и избивала его до тех пор, пока он не превратился в неподвижное окровавленное тело, а охранники на башнях наблюдали за происходящим, держа наготове свои пулеметы. «Они хотели сломить нас, — вспоминал узник Владислав Бартошевский, — и они достигли своей цели, потому что мы начали бояться»[138].

Портрет Карла Фрича. Винценты Гаврон. Ок. 1942 года.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

* * *

Снова прозвучал гонг, и заключенных распустили. Было воскресенье, выходной день, когда заключенные утром мылись и брились у себя в блоках. Однако новоприбывших оставили во дворе, чтобы продолжить муштру. Витольду, как старшему комнаты, разрешили вернуться в блок, но из окон наверху он наверняка видел, что происходило на плацу. Шталлер, держа дубинку в руке, инструктировал новичков, как правильно стоять и одновременно снимать шапки, и назначал групповые «спортивные» наказания: отжимания, приседания, прыжки и другие изнурительные упражнения, какие приходили ему на ум. То же самое со своими подчиненными делали капо из других блоков. Десятки заключенных перемещались по двору в разных направлениях бегом, прыжками, кувырками, вращая руками, словно балерины. Капо гонялись за теми, кто выбивался из сил, чем доставляли огромное удовольствие охранникам-эсэсовцам[139].

Витольду казалось, что он видит сон. Мир был прежним, но люди в нем стали другими — омерзительными. Он закончил мытье и осмотрел блок, который состоял из полудюжины комнат, расположенных вдоль коридора, и личных апартаментов Шталлера на верхнем этаже. Заключенные в других комнатах не обращали на Витольда никакого внимания. Они были слишком поглощены своими делами — ссорились, кому первому достанется иголка, чтобы починить грязную одежду, или просто лежали у стен. В одной из комнат парикмахер блока брил головы и тела заключенных. За ломоть хлеба он соглашался использовать более острое лезвие[140].

В Аушвице у людей, как правило, менялся характер. Непрекращавшееся насилие разрушало связи между заключенными. Они замыкались в себе, чтобы выжить. Люди стали «сварливыми, недоверчивыми, а в крайних случаях могли даже предать, — вспоминал один из узников. — Поскольку такими становятся почти все заключенные, даже спокойный человек вынужден занять агрессивную позицию». Некоторые пытались обеспечить себе защиту, объединяясь в небольшие группировки, но это лишь провоцировало рост насилия. В надежде получить чуть больше еды заключенные часто доносили капо друг на друга. Евреев быстро вычисляли и отправляли в штрафной отряд[141].

Охранники-эсэсовцы в Аушвице.

Предоставлено Мирославом Ганобисом

Список действовавших в лагере официальных правил — и потенциальных нарушений — был непостижимо длинным и, учитывая особенную дотошность, свойственную национал-социалистам, охватывал самые интимные подробности. Например, нельзя было разговаривать во время работы, курить, быть вялым, засовывать руки в карманы, слишком медленно ходить, бегать с неспортивной осанкой, стоять без дела, опираться на свежевыкрашенную стену, носить грязную одежду, неточно приветствовать эсэсовца, дерзко смотреть, небрежно заправлять койку, облегчаться в неположенное время. И так далее, и тому подобное