Добро пожаловать в город! - [5]

— Ну как, она ведь в полном порядке, а? — громче, чем хотел, проговорил в этом шуме Макамер, широко улыбаясь Датчеру. — Долли постаралась для тебя, что скажешь? Какая фигурка — пальчики оближешь!

— Макамер, если б возле меня работала бетономешалка, а я бы решил заставить кого-то произнести в это время речь, — мой выбор, несомненно, пал бы на тебя.

Макамер взглянул на него с виноватым видом.

— Неужели я так орал? Смешно!

— Теперь в закусочной «Сквер дил» всем посетителям известно, что у Максины фигурка что надо.

Подошла официантка — бледная, изможденная (работа тяжелая, до двух ночи), — загремела грязной посудой, убирая со столика.

— Ты с ней неплохо проводишь время, насколько я понимаю? Она тебя, по-моему, умеет рассмешить…

— Да, умеет! — оборвал его Датчер.

Долли и Максина вернулись. Датчер наблюдал, как Максина, в своем костюме, отделанном спереди мехом рыжей лисицы, пробиралась, лавируя между столиками. Все мужчины глазели на нее. Этот ее костюм, думал Датчер, на полдюйма ей узок — во всех местах. Побился бы об заклад — все, что она носит, на полдюйма ей узко, даже ночные рубашки.

— Знаешь, о чем я думал в ваше отсутствие? — обратился Датчер к Максине, когда она села за столик.

— О чем же? — Она посвежела — снова напудрилась и накрасила губы.

— О твоих ночных рубашках.

Максина недовольно нахмурилась.

— Об этом здесь неприлично говорить.

— Датчер вообще грубоват, даже вульгарен, — выручил его Макамер. — Почитала бы ты его книжки.

— Англичане только что объявили войну Германии, — сообщила Максина. — Нам сказали женщины в туалете.

«Вот как узнаешь важные новости, — размышлял Датчер. — В дамском туалете в закусочной в Сан-Диего какая-то женщина говорит актрисе из театра „Рипаблик“, которая в Нью-Йорке пьет очень много вина, что англичане объявили Германии войну. Вот как я об этом узнаю».

— Эта вилка грязная! — сердито указала Максина официантке, которая раскладывала перед ними тарелки с едой. — Какое нахальство — подавать на стол грязные вилки!

Официантка, вздохнув, принесла чистую.

— Они здесь и на убийство пойдут, — раздраженно говорила Максина, — если только им попустительствовать!

Во всем зале посетители, орудуя ножами, отрезали куски масла, поливали сиропом вафли и ели. Датчер, понаблюдав немного за ними, тоже принялся за еду. Ничего нового, обычная американская кормушка, — тот ж гомон, те же блюда.

— От этого мяса, запеченного в вафли, дурно пахнет! — возмутилась Максина. — Честно! А это у них считается особым блюдом, деликатесом! Ничего не скажешь — Сан-Диего!

Датчер положил ладонь на ее руку, чтобы успокоить.

— Да у тебя рука, как у работяги! — обратила внимание Максина. — Чем ты занимаешься? Вбиваешь молотком гвозди в доски на киностудии?

— Печальное наследие моей загубленной молодости, — отшутился Датчер.

Максина, повернув его руку ладонью к себе, внимательно ее изучала.

— Линия жизни пересекается несколько раз… Это плохо.

— Да-а? Что еще скажешь? — удивился Датчер.

— Ты человек непостоянный: ревнивый, форменный эгоист, — продолжала она с самым серьезным видом, склонившись, как колдунья, над его ладонью.

— Ну, большой успех тебе здесь не светит, — охладил он ее.

— Ничего себе! — воскликнула Долли.

— Так что еще ты здесь видишь? — стараясь не терять терпения, поинтересовался Датчер.

— Ты мрачный, — Максина водила пальчиком по его ладони, — человек настроения… Угрюмый, унылый.

— Другие ничуть не лучше, — оправдывался Датчер.

— Короткая линия жизни…

Он, посерьезнев, отдернул руку.

— Благодарю тебя. — Мягкие прикосновения пальчиков Максины к коже ладони вселяли надежду. — Теперь мне все известно о себе и своей судьбе. Как я рад, что ты со мной здесь, в Сан-Диего.

— Так все это написано у тебя на ладони, — не я же распределила все твои линии. — Она подняла воротник. — Пошли отсюда, из этой вонючей закусочной! — И первой направилась к двери.

Все мужчины в зале провожали ее похотливыми взглядами.

— Ты не в ее вкусе, — прошептала Долли Датчеру. — Она призналась мне там, в туалете. Ты ей, конечно, нравишься, но ты не ее тип.

Датчер пожал плечами.

— Люди, которые гадают по руке, меня обычно не любят. Я это часто замечал.

Он догнал Максину, взял ее под руку, и они вместе пошли к машине.

— Ну а теперь, — заговорил он загадочно, — мы подходим к самому деликатному моменту… Мы… ну… мы едем в отель… я…

— Мне нужен отдельный номер! — твердо заявила Максина.

— Мне казалось, прежде нужно спросить, — пожал плечами Датчер.

— Джентльмены об этом никогда не спрашивают, — упрекнула его Максина.

— Не спрашивают, верно, но такое происходит без слов.

— Со мной такого никогда не происходит! — отрезала она.

— Мне это как-то прежде и в голову не приходило, — объяснял Датчер, когда они садились в машину. — Но ты абсолютно права.

Удалось получить лишь двухкомнатный номер — так как в отеле не было свободных мест; к тому же там остановились кое-какие знакомые из Голливуда, и когда Датчер столкнулся с ними в холле, то всячески давал им понять, что не имеет никакого отношения к этой женщине. Ах, если бы только не эта ее меховая отделка из рыжей лисицы!

Завтра, когда они будут на бегах, он, конечно, увидит немало знакомых, так что лучше ему сидеть где-нибудь рядов эдак на восемь ниже ее или наблюдать за бегами с того места, где кассы, или из бара.