Добро Пожаловать В Ад - [83]
Отплевываясь, завозился Бурков. Стащив каску, сдул известковый налет. Потряс головой:
— Бр-р… Немного бы в сторону и…
Когда «калашников» заглох, Кошкин сгоряча несколько раз дернул затвор, надеясь, что патроны у него еще есть. Но чуда не свершилось. Отложив бесполезный автомат, который стал не опаснее дубины, он подполз к Сашке.
— Что, братан? Помирать, так с музыкой?!
Сумин молча смотрел на гранату, что он торопливо извлекал из разгрузки. Ребристая Ф-1 легла на ладонь.
— В углу заплачет мать старушка, — звенящим от напряжения голосом произнес Кошкин, прижимая пальцами скобу к округлому корпусу. — Как, Сашка?! Или сдадимся?.. Слезу стряхнет старик-отец…
Охнув, он схватился пятерней за плечо. Между пальцев протекли густые ручейки.
— А-ах, суки! — зубами он вынул чеку. — Думаете живьем взять? Как, Сашок, не дадим им такой радости?!
Сашкины ресницы задрожали, с уголка глаз скатилась крупная горошина, тут же высыхая.
— Прощай, друг… — слова давались ему с великим трудом.
Они обменялись рукопожатиями. Прерывисто дыша, Сумин завел глаза к небу.
— Где вы там?! — выкрикнул, приподнимаясь на колено, Володька. — Ну?.. Чего ждете?!
Боевики бросились на него скопом, удар прикладом в зубы отбросил его к подножию монумента.
— Аллах Акбар!!! — завизжал выросший над ним детина, замахиваясь автоматом.
— Да пошел ты, — выплюнул выбитые зубы Володька и отпустил скобу.
Черные, как угли, глаза моджахеда полезли на лоб…
А война гигантским катком катила по Чечне, подминая под себя все новые и новые жертвы, не разбирая правых и виноватых, военных и гражданских, взрослых и детей.
Утром десятого января, когда приняли смерть на площади перед Президентским дворцом Сумин и Кошкин, — на выходе из города, в Старопромысловском районе пуля снайпера нашла Татьяну Митрохину. Ту самую Татьяну Петровну, что переживала не лучшие времена в подвале собственного дома и решившую воспользоваться временным затишьем, чтобы спасти себя и сына.
Сложив в школьный ранец Миши детские вещи, она не устояла перед уговорами и засунула туда же толстый том Жюль Верна «Таинственный остров». Это была любимая книга сына, подаренная в прошлом, довоенном году, на десятилетие. Упаковав документы и наиболее ценное в хозяйственную сумку, она распрощалась с соседями, взяла ребенка за руку и пошла по проспекту Победы в направлении поселка Ханкала.
Сутками отсиживаясь в подвале, где не было света, не говоря уже о телевизоре, газетах или радио, она не знала, да и знать не могла о начавшейся снайперской войне, о том, что на улицах стреляют по любой движущейся цели, и всякое передвижение небезопасно.
И когда на улочке в частном секторе Миша вдруг полетел с размаху в грязь, а на ранце вздулась рваная дыра, она оттолкнула его в безопасное место, подставляясь под летевшую вдогонку пулю.
Миша кричал, тянул к ней ручонки, а она не могла ступить шагу, словно ноги приросли к земле. Дома поплыли перед ней, обволакивал туман. Последней вспышкой рассудка она вдруг поняла, что спасло сына — томик Жюль Верна в портфеле, который не смогла пронзить пуля.
— Беги, сынок… — отсылала его от себя.
…Снайпер ушел, сделав свое черное дело. А еще часом позже отряд ополченцев, пробивающийся к окруженному Президентскому дворцу, наткнулся на плачущего мальчика, сидевшего у бездыханного тела матери.
… Война гигантским катком катила по Чечне, сея горе и страдания, не разбирая правых и виноватых, военных и гражданских, взрослых и детей…
Глава двадцать девятая
— Командир, к нам гости! — сообщил Коновалов, выглянув в обложенную мешками с песком бойницу.
Через двор бежали двое. В подъезд заскочил заросший, с ободранной щекой мужик в камуфляже, зычно крикнул:
— Эй, славяне. Кто тут у вас старший?
Вбежавший следом принадлежал журналистской братии. Помимо аккредитационной пластиковой карточки, висевшей под курткой, на плече он держал профессиональную видеокамеру.
— Документы, — потребовал Черемушкин.
Чем черт не шутит, ведь разгуливают по городу переодетые в форму российских военных наемники из стран СНГ. Уже были случаи, когда они выводили попавшие в беду, отбившиеся от своих группки солдат в засады, устраивая затем резню, когда предательски стреляли в спину, когда наводили на вызнанные позиции артиллерию.
— Я капитан ВДВ Плотников. — Военный показал удостоверение личности офицера, дав время бдительному лейтенанту сверить его заросшую недельной щетиной физиономию с фотографией. — Соседи. Стоим через два дома.
— А к нам какими судьбами?
— Репортера привел. Из центрального телевидения. С утра трясет, предоставь ему героев.
Черемушкину показалось, что он ослышался.
— Чего-о?! — переспросил он.
— На интервью склоняет, а у нас с этим делом строго. Командование, — капитан сделал зверское лицо, — дало четкие указания: кого увидит по телеку, строгач в личное дело.
— Ребята, вы что, смеетесь? — Черемушкин переводил взгляд то на одного, то на другого.
— Да какие шутки! — всплеснул руками репортер. — У меня командировка заканчивается, а я путного ничего не снял. Полдня десантников на материал раскручивал… Как о стену горох. Выручайте, парни, — он просил чуть не слезно. — Редактор с меня голову снимет.
