До завтра, товарищи - [89]

— А тебе что там было надо? — неожиданно закричал Маркиш.

Старушка посмотрела на сына недоверчиво и перекрестилась несколько раз. Мать думала, что принесла ему добрую весть, она не понимала, почему сын дома, почему он против забастовки.

Когда стемнело, Маркиш вышел на улицу. Он узнал о забастовке в городах и селениях, о многочисленных демонстрациях, об арестах. Слухи были самые противоречивые. Одни говорили о революции, другие — о забастовке в Лиссабоне.

Лишь вечером 20 мая Паулу удалось добраться до дома Важа. Там его считали арестованным. Помимо ожогов, он появился с перевязанной головой, температурой и синяками на всем теле.

Позднее прибыл Антониу с хорошими вестями, а 21 мая после встречи с Сезариу и Сагаррой (которые уже были на свободе) вернулся Важ.

Через неделю после забастовки в районе появились прокламации, на заводах комиссии единства требовали от начальства освобождения арестованных товарищей. То же происходило в деревнях. В таких условиях держать триста «подозреваемых», против которых нельзя было выдвинуть никаких обвинений, становилось бессмыслицей.

1 июня все они были освобождены, в том числе Энрикиш, девушка в красной спецовке и Жайми, толстяк с «Сикола».

Из двух тысяч арестантов под стражей оставались трое: Гашпар, в доме которого нашли нелегальную литературу; некий субъект, давно разыскиваемый полицией за грабеж; Жерониму — принимая во внимание его предыдущие аресты. Хотя на всех допросах Жерониму невинно смотрел в глаза следователя, а в его доме ничего не было обнаружено, его оставили в заключении. Когда Гашпара спросили о нем, он, который отказывался давать показания, сказал, что знал того в лицо, но больше ему ничего не известно.

— Сегодня утром ты выйдешь на свободу, — тусклым голосом сказал следователь, — но не думай, что обвел нас вокруг пальца. Не забудь: смеется тот, кто смеется последним. Так и скажи своим дружкам.

Рассеянно следя за рукой следователя, Жерониму казался безразличным к угрозам.

— Сегодня третье июня? — поинтересовался он, когда следователь кончил говорить.

— Да, уже третье. У тебя назначена встреча, а?

— Нет. Третьего июня день рождения моего шурина. Я хочу использовать свое пребывание в столице, чтобы купить ему подарок. Все получается даже очень кстати.

2

19 мая на работу вышли все, кто остался на свободе. На многих заводах производство было сокращено из-за отсутствия арестованных рабочих, но 20 мая во всем районе работа вошла в нормальное русло.

Только «Сикол» не работал. Не потому, что рабочие не вышли на работу. Правительство решило закрыть завод, наказав директора, распорядившегося остановить станки. Таким образом, директор «сотрудничал с возмутителями порядка и подавал дурной пример». Эта мера не могла долго применяться. Завод закрыт, каждое утро собираются у ворот рабочие, жаждущие приступить к своему труду, дежурит полиция — все это новый повод для беспорядков. На заводах Висенти и Перейры рабочие вновь прекратили работу — в знак протеста против закрытия «Сикола». И власти сочли лучшим ликвидировать конфликт и дали приказ открыть «Сикол».

Еще одна победа!

Какой-то парень, обрадовавшись, запустил в заводском дворе под носом у полиции три ракеты — так он обрадовался. Его тут же уволили. Однако через пару дней он, как и Жайми, был восстановлен на работе — товарищи пригрозили дирекции новой забастовкой.

В мае месяце на селе, да и на заводах, плюс к тому в учреждениях, произошло заметное повышение заработной платы.

В магазинах появились товары, которых давно не было.

Означало ли это, что власти смирились с поражением? Разумеется, нет. Фашисты и хозяева понимали: 18 моя является серьезным предупреждением; они считали крайней необходимостью раскрыть в районе партийную организацию.

Но компартия умело защищалась, как штаб, слившийся со своими солдатами. Массовые аресты не затронули руководителей. Правда, их ждало расследование.

Тайная полиция буквально наводнила район. Проводились ночные облавы в поисках распространителей листовок, собиралась информация на заводах, велась слежка, проверялись дороги и транспорт.

3

Мануэл привел Паулу в хижину рыбаков. В маленькой хижине жила немалая семья (старуха, пожилая супружеская пара, три взрослых сына и маленький ребенок), теснота была крайняя, Но, несмотря на это, все тепло приняли раненого.

Вместе с ним приплыл и один из взрослых сыновей, Ренату, тот самый парень в синей рубашке, который помогал прорывать полицейский кордон.

На пустынном островке, отделенном от остального мира рекой, стояло полдюжины хижин, которые опирались друг на друга, словно поддерживая соседей в их нищете. Здесь невозможно было хранить тайну.

На следующее утро все население островка пришло посмотреть на Паулу и узнать подробности событий Рыбаки выходили от него в ярости, приписывая полиции не только рану на голове, но и забинтованную руку и ожоги на лице.

Окружив Ренату, они заставляли его в сотый раз описывать демонстрацию, стычку с полицейскими, перевозку Паулу. И по одобрительным жестам стариков, возгласам женщин, по улыбкам девушек было видно: маленький поселок одобряет действия Ренату и смотрит на Паулу как на героя.