До завтра, товарищи - [82]

Тем временем управляющий и конторщик в сером (тот самый, что обогнал забастовщиков и приказал закрыть ворота) быстро собирали верных людей, вооружали их железными прутьями и расставляли у дверей. Тулиу казалось, что белая пелена встала у него перед глазами, замутила рассудок. Он слышал голоса во дворе, шаги мастера, звук разбиваемых стекол, снова голоса, потом крики и, перекрывающий все это, мерный, монотонный шум работающих станков.

Тулиу смотрит на свой станок. Он чувствует на себе взгляды товарищей по цеху, в спину ему вонзаются взгляды всех рабочих завода, всех рабочих района. Он видит решительные глаза Висенти, тусклые глаза Жерониму, холодные глаза Перейры, смеющиеся глаза Антониу.

И все они порицают, осуждают, проклинают.

Шум голосов все ближе, стекла бьются чаще, крики непонятнее. Но все это по-прежнему перекрывается мерным, монотонным гулом станков. Тулиу хочет поднять глаза и посмотреть на происходящее вокруг, но глаза его в плену трясущихся и работающих рук.

Стычки у дверей не решили дела. Рабочие, заполнившие завод, были полны решимости остановить станки. Однако управляющий с холуями стойко преграждали путь.

В цехах растерянные и дезорганизованные рабочие, привыкшие ждать указаний только одного Гашпара, продолжали работать, чувствуя свою вину, но неспособные к действию. Возможно, так все и осталось, если бы в ворота не вошел новый отряд забастовщиков во главе с Перейрой.

Наблюдавший за развитием событий из окна кабинета, директор завода испугался. Опасаясь разрушений и убытков, он приказал остановить станки.

6

Когда Паулу вошел в автобус, чтобы ехать к месту назначенной встречи, то лицом к лицу столкнулся с Рамушем. Взгляды товарищей на секунду встретились.

Паулу выбрал место рядом с толстой старухой, одетой в черное. Увидев, что Паулу собирается сесть, она посмотрела на него, затем чуть приподнялась, потрясая своими телесами, и вновь уселась, глядя на место, оставленное соседу. Она поправила складки на юбке и глубоко вздохнула, словно кончила тяжелую работу на благо ближнего. На самом деле она не уступила ни одного сантиметра своих позиций.

Сидя на краешке, Паулу покосился на нее поверх очков. Женщина тоже посмотрела улыбаясь. «Даже не поблагодарил», — говорила эта улыбка. Паулу захотел пересесть, но вошедшие пассажиры уже заняли все места.

Дорога изобиловала поворотами, автобус шел быстро, подпрыгивая на ухабах, и Паулу прилагал все усилия, чтобы удержаться на краю сиденья. Обожженная нога затекла и болела еще сильнее. Он снова искоса посмотрел на соседку. «Не понимает она, что ли? Ведь я сижу на самом краю».

Соседка опять взглянула на него и улыбнулась, как человек, оказавший большую услугу и не требующий благодарности.

На крутом повороте Паулу потерял равновесие и чуть не растянулся в проходе. Женщина не пошевелилась.

«Она напрашивается на пару ласковых, — возмутился Паулу, — Рамуш на моем месте уже бы высказался».

Но в конце концов дорога не дальняя, и не стоило портить себе нервы. Притом толстуха могла поднять скандал и привлечь внимание пассажиров.

Сошли на перекрестке дорог. Подождав, пока уйдет автобус, двинулись по узенькой тропке и только тогда заговорили.

— Что произошло? — спросил Рамуш, разглядывая повязку и ожоги товарища.

— Прекратил работу лесопильный завод, — ответил Паулу, — они намереваются организовать сегодня демонстрацию. Больше я ничего не знаю.

— А это что? — Рамуш показал на ожоги.

Паулу промолчал.

Тропка петляла между сосен. В нагретом тяжелом воздухе пели первые цикады.

Пройдя несколько сот шагов, остановились. Рамуш оглядел верхушки сосен, выбрал место среди кустов.

— Выбрать место в сосновом бору — большое искусство, — заявил он, снимая галстук. — Если не обратишь внимания на верхушки сосен и на движение солнца, то каждую минуту будешь менять место. Здесь нам будет хорошо, — добавил он, снимая пиджак.

Они уселись в тень. Паулу взглянул на часы: без четверти час.

— Поезд наверняка уже пришел, но от станции Антониу доберется не раньше чем за пятнадцать минут.

— Не меньше.

Паулу достал из кармана железнодорожный справочник и стал его перелистывать.

— Ты, конечно, не обедал, — сказал Рамуш.

— Конечно.

— Я тоже, старина. Но можно насытиться одним этим воздухом.

С этой целью он глубоко вздохнул.

— Мы уже на солнце, — не без ехидства заметил Паулу.

— Черт возьми! Неужели я неверно выбрал место? — Рамуш встал и посмотрел на верхушки сосен. — Иди сюда. Здесь мы будем в тени до захода солнца.

Через четверть часа, еще несколько раз сменив место, они услышали шаги и увидели худого человека, который вел рядом велосипед.

— Я не узнал тебя, — признался Рамуш. — Ты очень похудел.

— Я здесь добрых полчаса, — произнес Важ. — Думал, вы придете позже.

В нескольких словах он сообщил о положении в своем секторе. Он встречался с Жозе Сагаррой и еще двумя крестьянами. Во всех деревнях батраки не вышли на работу. Их примеру последовали (чего не ожидалось) мелкие ремесленники. На вечер намечался «марш голода» в двух крупных поселках. Важ беседовал с товарищами из других мест, где тоже началась забастовка. Забастовка в деревнях, как убедился Важ, была более масштабной, чем предполагал районный комитет. Под влиянием листовок забастовали тысячи трудящихся. Сезариу и Маркиша он не видел, но один человек, прибывший из города, сообщил, что жизнь там течет нормально. О репрессиях пока не слышно.