До свадьбы заживет - [9]

Рассказ восьмой

"ПОЗОВИТЕ К ТЕЛЕФОНУ ВАШУ СОБАКУ"

Вот, например, я читал в одном журнале про птиц, как они узнают дорогу на юг в темноте, в тумане, ночью, пролетая над Великим или Тихим океаном? Никто, оказывается, не знает, как они ориентируются. Ни один учёный. А я думаю, что они узнают так, как Таня узнала, что я - это Лёша, а не Саша. Мама не узнала, а Таня узнала. А как Таня это узнала? Может быть, она узнала, как птицы безошибочно узнают дорогу на юг, пролетая в темноте, в тумане ночью над Великим или Тихим океаном... Саша и Таня уже давно стояли под берёзой и (всё о чём-то разговаривали, а я всё как-то машинально размазывал тряпкой воду по доскам лестницы и всё старался не смотреть на них. Я всё смотрел на врагов, появившихся в поле моего зрения,- Тулькина, Мешкова и Дерябина - и думал об академике Павлове, что придумал эту мышечную радость, которую человек испытывает, скажем, моя грязную лестницу. Никакой мышечной радости, по-моему, от этого в жизни нет и не может быть... И вообще в жизни нет никаких радостей: ни мышечных и никаких других... Тем более, если тебя ждёт такая операция... А Тулькин там, по-моему, какой-то плакат приготовил, думает, наверно, что они вчера со мной сполна рассчитались. Но я-то помню, как я вчера дал всей пятернёй Сутулову по морде... Меш-кову и Тулькину тоже, кажется, немного попало. Сейчас, как солнце начнёт поярче светить, так у Сутулова на щеках проявится отпечаток моей ладони, у меня, правда, тоже пожелтеет ладонь правой руки, но руку в крайнем случае можно держать в кар-мане, а щёку в карман не засунешь. И Лютатовский вылез. Интересно, о чём это они с Тулькиным сговариваются?.. Ну, если они только заденут Сашу с Таней, я им покажу... - Знаешь что,-сказал вдруг Саша, быстро подбегая ко мне.-Мы тут с Таней посоветова-лись... ты это,- сказал Саша, почему-то краснея,- ты, пожалуй, не делай эту операцию... Ладно уж! Мы уж потерпим... твоё сходство с нами... то есть со мной. Таня сказала, что уж раз родились мы близнецами, то...- Саша замолчал, продолжая стоять совсем рядом со мной и стараясь не смотреть почему-то мне в лицо. Он сказал и стал чего-то ждать. Он думал, наверно, что я обрадуюсь, что мне не нужно приделывать к носу индейскую горбинку в духе Фенимора Купера и Сирано де Бержерака, но я почему-то не испытал от этого сообщения никакой радости. Мы помолчали ещё немного, и потом я спросил: - А ещё она... говорила что-нибудь? - Конечно, говорила,-сказал радостно Саша.-Она сказала, что это просто замечательно, что на свете есть такие мальчишки, как ты! - Прямо так и сказала? - Прямо так и сказала. - А почему она так сказала? - спросил я. - А потому что, она сказала, что если бы на свете все мальчишки были бы не такие, как ты, а такие, как я,- сказал Саша,- то Таня сказала, что тогда можно было бы просто умереть со скуки. - Так и сказала? - Честное слово! - Так, может быть, она со мной пойдёт в кино? - спросил я Сашу.- Ты сходи... спроси её... раз она так сказала,- сказал я. Когда я так сказал, то в Сашу как будто молния ударила, и он даже как-то немного, по-моему, почернел. Потом он повернулся и, ничего не сказав, пошёл к Тане. И они о чём-то снова стали разговаривать. Разговаривали они долго-за время их разговора Дерябин успел от своей дачи подойти к нашей, неся на плече свою музыкальную доску, которой он вчера дал мне по голове. От Тани ко мне Саша снова подбежал бегом и сказал: - Я её спросил,- сказал Саша,- но она сказала, что в кино пойдёт со мной... Потом мы ещё постояли немного молча. И Дерябин к нам почему-то подошёл, как будто он не дрался вчера с нами, и тоже постоял с нами молча. - Извини,-сказал Саша,-а то мы опоздаем... И он, не оглядываясь больше на меня, пошёл к Тане Кузовлевой и, подойдя к ней, снова стал о чём-то разговаривать. Тогда я тоже стал разговаривать с Дерябиным. - Понимаешь, Дерябин,-сказал я,-вот какое дело пропадает... - Какое?-спросил меня Дерябин. - Государственной важности... Понимаешь, скажем, я и Саша... против Скотланд-Ярда. Они там задумывают что-то против нашей страны... Мы с Сашей едем туда, чтобы разузнать, что они там задумывают. Саша едет как Саша, в своём виде, как будто у него вообще нет брата, тем более близнеца, я туда еду с бородой, в седом парике. Там я это всё cнимаю и превращаюсь в Сашиного близнеца. Мы живём в разных концах Лондона. Я сразу же начинаю разведывать, что они против нас задумали. Меня начинают подозревать в шпионаже. Однажды, когда я выхожу из дома, они идут за мной, чтобы не дать мне ничего разведать, но на самом деле из дома на этот раз вышел не я, а мой брат Саша, он просто идёт гулять по Лондону, и весь Скотланд-Ярд идёт за ним, а я в это время разведываю всё, что мне надо разведать... А теперь Таня, конечно, не отпустит Сашу в Лондон,- сказал я. - Так ведь она и тебя могла не отпустить,- сказал Дерябин. Затем он понял, что это напоминание мне было неприятно, и добавил, чтобы обрадовать меня, наверно: - А Сутулов уже два часа умывается... И бороду забыл нацепить!.. Но даже и эта новость меня нисколько не обра-довала, я думал о том, что вообще-то Дерябин был прав: меня Таня тоже бы не отпустила, если бы... Но в это время Саша и Таня стали совсем удаляться от нашей дачи, и у меня сразу же пересохло во рту, я я перестал разговаривать. Я стал смотреть только на Таню и Сашу, а Дерябин, видно, всё смотрел на меня, потому что он вдруг спросил меня: - Что с тобой? И видно, со мной что-то произошло, иначе Дерябин не задал бы мне такой вопрос. - Болит,-сказал я. - Что болит? - спросил Дерябин - Не знаю,-оказал я. - А где болит? -спросил Дерябин. - Не знаю,- сказал я. - Сейчас они будут уходить всё дальше,-сказал Дерябин.-И чем они будут дальше уходить, тем у тебя будет болеть всё меньше и меньше... Таня с Сашей как раз отошли уже на много ша-гов от берёзы, а мы с Дерябиным всё смотрели им вслед. То есть это я смотрел вслед Тане и Саше, а Дерябин всё смотрел то им вслед, то на меня. - Всё меньше болит? - спросил меня Дерябин. - Нет,- сказал я Дерябину честно.- Чем они уходят всё дальше, тем болит почему-то всё больше... - Что же делать? - спросил меня Дерябин.- Может, сказать им, чтоб они остановились? А я сказал: - Не надо! Пусть они идут!.. Пусть они идут,- сказал я.-И пусть болит... Хоть всю жизнь... И больше я не сказал ничего, ни одного слова. Тем более, что в это время Саша с Таней проходили уже мимо сутуловской дачи и я, хоть чувствовал себя всё хуже и больней, не спускал всё-таки с них глаз,-как бы Сутулов чего-нибудь не выкинул, когда Саша с Таней поравняются с его дачей. Но Сутулов ничего такого выкидывать не стал, он высунул на секунду из окна свою физиономию с перевязанной щекой, как будто у него зубы болели, и тут же спрятался обратно. И Мешков тоже не стал ничего выкидывать, когда Саша с Таней поравнялись с его домом. Мешков неторопливо, с достоинством снял со своей головы шляпу-стетсон и вежливо приподнял над макушкой. - Вери найс бой Мешкоф,- прошептал я одними губами по-английски,- гуд чап! - как говорится, хороший парень,- прошептал и сам испугался. Я никогда не говорил таких длинных фраз на английском языке. Краем глаза я покосился на музыкальную доску Дерябина, которой он вчера меня треснул по голове. Может, тот удар начал действовать всё-таки?.. Но в это же время до меня донёсся тихий, но противный голос Лютатовского Вадима. - Марфа-леди и Марфа-джентльмен! - крикнул он поравнявшимся с ним Тане и Саше. А Тулькин выставил за забор фанерную доску, на которой было написано: "Саша + Таня = семья!" И я позабыл про свою боль и вообще про всё на свете позабыл. Я помнил только об одном. Обидели Танечку Кузовлеву и Александра Завитайкина, которых я любил, как сорок тысяч братьев, то есть это я Александра любил, как сорок тысяч братьев, а Таню я любил... как я любил Таню Кузовлеву?.. тоже как сорок тысяч братьев... Нет, то есть как сорок тысяч сестёр. То есть её должен теперь любить, как сорок тысяч сестёр... И я должен, должен отомстить за Танечку и Александра, как сорок тысяч братьев. И кто обидел? Кто посмел?.. Сутулов даже не посмел, не осмелился, а эти... осмелились, хоть негромко, но всё-таки... обидели... Сейчас у меня Тулькин об этом пожалеет, сначала пожалеет Тулькин, а потом и Лютатовский. - А что это у тебя такое? - испуганно спросил меня Дерябин, указав на жёлтую ладонь моей правой руки. Моя рука уже стала желтеть на солнце! - Что это у тебя?-переспросил меня Дерябин, бледнея. - "Жёлтая лихорадка"!-сказал я, вглядываясь в лица обидчиков Тулькина и Лютатовского.- "Жёлтая лихорадка" начала действовать,- громко сказал я, погрозив кулаком Тулькину и Лютатов-скому.-Жёлтая... как у Сутулова... Прости, Дерябин!-сказал я решительно.-Меня зовёт долг... долг сорока тысяч братьев!..-И, увидев слоняющегося по двору Трезора, крикнул: -Трезор, за мной!..