В один из выходных дней я сидел дома и ждал своего репетитора Мишку Шишкова, чтобы заниматься с ним по геометрии. Сидя за столом, я смотрел в учебник и тупо повторял одни и те же непонятные слова: «Свойство отрезков, пересекаемых параллельными прямыми на сторонах углов…» Зачем мне нужно было знать эти свойства отрезков, я никак не мог себе представить. Наверное, для того, думал я, чтобы только своими двойками не портить общую успеваемость класса.
В это время домой с базара вернулась моя мама. В руках у неё была сумка, набитая всякой всячиной. Теперь свойства отрезков, пересекаемых зачем-то параллельными прямыми, меня перестали совсем интересовать. Теперь меня интересовало, что принесла мама в своей сумке с базара. В кухню я пришёл как раз тогда, когда мама вытащила из сумки поллитровую банку, перевязанную пергаментной бумагой. Я пошмыгал носом и облизнулся как кошка. От банки пахло мёдом, но он был в какой-то странной упаковке.
— Это я тебе купила мёд в сотах, — объяснила мама, отбирая у меня банку.
Затем я узнал, что мёд в сотах очень полезен, потому что он неочищенный, в нём всякие витамины с пыльцой от цветов, и ещё сказала мама, что я его съем, когда я простужусь или заболею. Тут же на кухне я стал кашлять изо всех сил. А мама посмотрела на меня и сказала:
— Пожалуйста, не притворяйся. Иди учи уроки, а то Миша придёт с минуты на минуту.
Я нехотя поплёлся в столовую и сел за стол и, глядя в учебник, опять стал вслух кашлять, как мой дедушка, и тупо повторять:
— Если на стороне угла отложить от вершины равные отрезки… Кха-кха!.. Если на стороне… Кха-кха!
— Пожалуйста, — сказала мама, — не доказывай мне, что ты простудился, а доказывай теорему.
После этого она опять ушла из дома по своим делам. Оставшись в квартире один, я решил без маминого разрешения всё-таки полечиться этим мёдом в сотах, тем более что мне вдруг стало жарко — от простуды наверное… А Шишков всё не приходил. Войдя в кухню, я достал с полки банку, откупорил её, взял кусок мёда в сотах и сказал:
— Сейчас я тебя немного съем, потому что я себя плохо чувствую. — Это я сказал, конечно, сам себе неправду, но так у меня хоть было оправдание, почему я ем без спроса мёд. — Я себя плохо чувствую, — повторил я и… покраснел… Может, от температуры, а может, от того, что говорю сам себе неправду.
В это время в прихожей раздался звонок, это, конечно, припёрся совсем не вовремя Шишков. Я торопливо открыл рот, но в это время у меня над ухом кто-то зажужжал и влетел мне прямо в разинутый рот. «Неужели пчела?» подумал я испуганно, чувствуя, что у меня во рту кто-то действительно летает. Наверно, эта пчела случайно оказалась в банке, а может, эту пчелу мама нарочно купила вместе с мёдом, чтобы она охраняла мёд. А тогда это вообще не пчела, а настоящая летающая собака. Всё это быстро пронеслось у меня в голове.
Застыв от испуга с разинутым ртом, я хотел было выплюнуть эту пчелу, но в это время она ужалила меня прямо в язык, с помощью которого я только что вслух врал самому себе, что я плохо себя чувствую. Я заорал от боли и чуть не уронил банку с мёдом на пол, но в это время Шишков уже не звонил, а колотил ногой в дверь, он, наверно, услышал мой крик и подумал, что у нас что-нибудь случилось. Быстро закрыв банку и поставив её на место, я ещё быстрее побежал к входной двери и стал открывать замок. При этом у меня во рту язык горел как ошпаренный.
— Что случилось? — спросил меня Шишков Мишка. — Ты чего орал?
— Это я за… занимался, — сказал я, чувствуя, как у меня во рту начинает что-то твориться с языком и что он у меня начинает как-то увеличиваться в размерах, что ли… При этом по щекам у меня текли слезы.
— До слёз дозанимался? — спросил Мишка.
— До слёз, — ответил я, чуть не плача.
Кроме боли и всего такого, я первый раз в жизни почувствовал, что мне мой язык мешает почему-то разговаривать.
— Ты выучил задание? — спросил Мишка.
Он прошёл в комнату и положил на стол целую кипу книг, с которыми никогда не расставался. Я хотел сказать, что, конечно, выучил, но у меня вышло «конефно фымучил», потому что во рту у меня творилось уже что-то ужасное!
— Сейчас проверим, выучил ты или вымучил, — сказал Мишка. — «Если на стороне угла отложим от его вершины равные отрезки, — сказал он, — и из точек деления проведём параллельные прямые до пересечения с другой стороной угла», то что?..
Я заглянул в книжку и незаметно для Мишки прочитал вслух:
— То и на этой фтороне уфла отлофутся рафные мефту фобой отрефки…
— Что это у тебя какая-то гречневая каша во рту? — сказал Мишка подозрительно.
— Какая каффа, — сказал я, — никакой грефневой каф-ф-фы…
— Может, овсяная? — спросил Мишка. — Ты что, съел, что ли, что?
— Ка-кая офф-фяная? Фто я фъел? Нифефо я не фъел! — возмутился я.
Но Мишка решил, что у меня во рту что-то всё-таки есть, поэтому скомандовал:
— Открой рот!
Я открыл рот. Мишка заглянул мне в рот и удивился, потом потрогал пальцем мой распухший язык и спросил:
— Что у тебя это?
Хватает грязными пальцами чужой язык да ещё спрашивает, что это…
— Как — фто?.. Ях-фых, — сказал я. — Яхфых!
— Какой яхфых? — спросил меня Мишка. Он, наверно, решил, что это не каша, конечно, у меня во рту, а какое-нибудь кушанье, что ли. — Чей яхфых?