До первого снега - [7]

Хонин нахмурился и с заметным раздражением вертел в пальцах вилку, словно не знал, что с ней делать.

— Тебе больше всех надо? — глухо спросил он.

А рабочие долго еще поглядывали то на меня, то на буфетчицу. Некоторые ухмылялись.

Я до этого не раз замечал, что Хонин часто оставался в буфете, когда все уходили. Не ускользнуло от меня и то, что буфетчица никогда не спешила кинуть Хонину сдачу. Когда он говорил с ней, она розовела и забывала про очередь. Даже злившая меня привычка Хонина давить всюду окурки ничуть не раздражала ее. А окурки он давил на столах и стульях в буфете, на стенах, на фундаментных блоках. Сначала осторожно пускал струйку слюны — гасил папироску, — потом с силой ввинчивал ее куда придется. И окурок прочно прикипал.

5

С Хониным я работал уже полмесяца. На стройке он держался в стороне от других, и работа была у него невидная. Скоро я понял, что и не хотел он быть видным. «Этот сам по себе», — говорили о нем. Никого он особенно не раздражал, да и нравиться, пожалуй, мало кому нравился.

У других стропальщиков дел всегда хватало — не та, так другая работа. Хонин же делал лишь то, что обязан был делать. Он досконально знал свои обязанности: подцепил крючья башенного крана к бадье с раствором или к петлям плиты и — покуривай. Он умел незаметно уходить от сложной или тяжелой работы и, подмигнув, говорил мне на ухо: «Учись». Объяснял, что много на себя берут только дураки.

Он всегда ходил подтянутый и опрятный, никогда не избеган, не замотан. Только и заботы было — клеиться к девчатам. Это он умел…

Пришли недавно на стройку шестеро новых девчонок. Он сразу углядел одну и стал крутиться возле нее: то кинет в рукавичку песку, то в дверях притиснет. Девчонка вспыхивала, лицо ее покрывалось летучими розовыми пятнами.

Я с интересом наблюдал за ним в те минуты, когда Хонину казалось, что он и впрямь «сам по себе». Еще в школе для меня не было более увлекательного занятия, чем разгадывать непонятное в людях.

Незаметно пришел день второй зарплаты. Получать деньги опять поехали в контору стройуправления.

Когда я возле кассы пересчитывал деньги, ко мне подошли Хонин со Спиридоновым.

— Идём скорее! На базу хлебопродуктов привезли бочковое пиво! — Хонин нетерпеливо потянул меня за рукав.

Я стал боком, уперся.

— Да ты, видать, злишься, что у тебя тогда кто-то вытянул деньги. А при чем тут мы? Пойдем, пивка по кружке… Жара. Теперь я сам тебя хочу угостить. Идем, пока туда народ не набежал.

У кассы теснилась шумная очередь. На нас никто не обращал внимания.

— Ну, вот и идите сами. Мне не жарко.

— Да ладно тебе. Говорю — я угощаю…

И вдруг кто-то негромко окликнул Хонина. Он быстро обернулся. Из шумевшей у кассы очереди вышел Водяной, не слеша приблизился к нам. Глаза его весело поблескивали.

Я съежился от дурного предчувствия, крепко сжал в потном кулаке полученные деньги. Ведь говорили же, что Водяной вроде многовато мне выписывает…

— Оставь его, — сказал Хонину мастер.

— Фоми-ич!.. — Хонин слегка коснулся его руки. — Я хочу его пивом угостить. Понимаешь?

— Понимаю. — Водяной поглядел на меня сверху вниз. Увидел, что я крепко держу в кулаке деньги.

— Выпьем пивка, поговорим. Рабочим человеком становится парень, — продолжал Хонин.

— Послушай, — Водяной взял Хонина за пуговицу. — Ни в этот раз, ни в какой другой его не тронь. Понял? Сам пьешь — пей, а их не приучай. Иди.

И я остался один. Хонин и Спиридонов ушли. А Водяной, даже не взглянув на меня, отправился обратно к очереди.

На другой день мы с Хониным расчищали площадку возле подкрановых путей. Хонин разговаривал со мной как ни в чем не бывало.

Я, надев рукавицы, выбивал ломом из земли старые доски, глыбы схватившегося бетона, вытягивал ржавую проволоку, затем отвозил в тачке мусор и сваливал в ров.

Время близилось к полудню. Я опрокинул в ров тачку с мусором и вдруг услышал крики и топот бегущих людей. Оглянувшись, понял: что-то произошло с башенным краном, там уже собралась толпа.

Оказалось, крановщик Спиридонов, опохмелясь утром, поднялся на кран и запустил моторы. Кран, набирая скорость, вдруг без всякой надобности покатил по рельсам к тупику.

От аварии спасла случайность: кабель за что-то зацепился, оборвался. Кран остановился.

Вскоре, узнав о случившемся, прибежали прораб и мастер. Оба поспешно поднялись на кран.

Спиридонов спал в кабине, уткнувшись в пульт управления.

Водяной в сердцах ругнулся и мечтательно произнес:

— Когда уж придет новая крановщица… Не дождусь…

6

Она вошла, когда я прибивал в прорабской плакаты по технике безопасности. Олег Иванович накануне дал мне их целый рулон и показал, где они должны висеть. Обернулся и увидел в дверях статную смуглую девушку лет девятнадцати в легкой вязаной кофте и черных спортивных брюках. Я стоял с молотком на дюралевом стуле и смотрел на нее, а она на меня. И от взгляда ее серых глаз у меня зашумело в ушах.

— Мне нужен прораб, — сказала она.

Я не успел ничего ответить. Вошел Олег Иванович.

— Вы новая крановщица? — спросил он.

Девушка кивнула.

Он протянул ей руку.

— Давно вас ждем. Как зовут?

— Аня.

— Я вот о чем хочу попросить вас, Аня… С места в карьер… Вы не поработаете две смены, пока найдем сменщика?