До конца жизни - [34]

— А он что, доится? — поддержали его мужики.

— Кто? — как будто ничего не понял Кузьма.

— Ну телевизор.

— Ах, телевизор! Доится, а как же. Первотелка!

Каково все это было слушать Матвею, выносить насмешки?! Да еще от кого — от Кузьмы Стручка! А тот, знай, все куражился:

— Не-е, не буду меняться.

— Чего так? — ехидно забеспокоились мужики.

— Да он, может, еще неисправный?

Шутки шутками, а Матвею от этих слов стало не по себе. Он в магазине со зла особенно-то телевизор не проверял. Бросил его на воз, и дело с концом.

Кое-как добрался Матвей домой, а там уже Санька сидит, в то время не надолго залетевший в село. Евдокия его, оказывается, пригласила устанавливать телевизор.

Слава богу, все обошлось. Приладили они на крыше антенну, сделали заземление, Санька пощелкал переключателями и объявил:

— Все путем, Матвей Калинович.

Теперь Матвей нисколько не жалеет о той покупке. А тогда, наверное, с полгода корил Евдокию и смотреть телевизор чуть ли не наотрез отказывался.

— Ну что, вспомнил? — перебил его мысли Санька.

— Вспомнил, — улыбнулся Матвей.

— Вот то-то, Матвей Калинович. Подъем благосостояния.

Перегона два-три они ехали молча. Матвей даже начал было дремать, но потом, так и эдак размышляя о Санькиных намерениях, разговорился по новой:

— Телевизор, Санька, оно для развлечения, для интересу, а машина — одни заботы.

— Смешной ты человек, Матвей Калинович, — отозвался Санька. — Ей-богу, смешной.

— Должно быть, — согласился Матвей.

— Ты че, думаешь, машина у меня без дела будет стоять? Для красоты? Вот станешь, к примеру, ты выдавать Таньку замуж. В загс на тракторе, что ли, поедешь или, может, на лошадях?

— Да вроде неудобно.

— И я говорю. Придешь ты ко мне, мол, так и так, надо, Саня, дело сделать. Я, конечно, не откажусь, потому как друзья мы с тобой. А ты тоже в долгу не останешься. Сколько мне за такую поездку отвалишь?

Матвей на минуту задумался, а потом почему-то немного с опаской ответил:

— Двадцать пять, наверное.

— Лады, — заключил Санька. — Мне больше и не надо. — Он разобрал постель, выключил свет и уже в темноте продолжил: — А потом, Матвей Калинович, Варьку мне очень хочется на машине прокатить. Может, затем и покупаю.

Матвей похвалил Саньку за это намерение и не стал больше его тревожить. Санька вскоре захрапел, плотно, по самый подбородок укрывшись одеялом. А Матвею что-то не спалось. И ладно, думал бы он о чем-нибудь дельном. Например, о луке, о поездке, загадывал, как она еще обернется? А то не давал ему покоя Санька. Непонятный какой-то человек!

Весною что отчудил! Раздобыл на ферме списанный движок, отремонтировал его. (Правда, не без Матвеевой помощи.) Потом сварил раму, поставил ее на колеса четыреста восьмого «Москвича», смонтировал рулевую колонку, коробку передач, приспособил сзади самый обыкновенный плуг и выехал на этой каракатице пахать свой огород. Мужики собрались смотреть чуть ли не со всего села. «Во, — говорят, — Ползунов, да и только». А Санька хоть бы что, пашет себе потихоньку. И что ты думаешь, посмеялись мужики немного, посмеялись, а потом давай Саньку каждый к себе на огород приглашать. Оно ведь как теперь дело заведено. Настоящим трактором на огород не заедешь: там яблоня, смотришь, растет, там груша или грядка какая-нибудь. Особенно не развернешься. Вот и приходится по старинке — лошадьми. А их теперь в колхозе десятка два, не больше. Пока дождешься очереди — и весна пройдет. Да и слабосильные они нынче какие-то.

Санька все это, видно, учел. Брал он не дорого: пятерка за огород. Если разобраться, то лошадьми не дешевле получится. Пока вспашешь, они ведь пуд сена съедят. А оно по весне четыре рубля стоит. Да еще выпивка-закуска.

С этими мыслями и уснул Матвей. Под ласковый перестук колес спалось ему крепко и забвенно. Лишь перед самым утром почудилось Матвею, будто где-то мычит корова. Со сна не разобравшись, что к чему, он хотел было подняться и пойти в сарай, чтоб положить ей немного сена. Но потом поглядел на Саньку, на вагонные зеркала и лишь вздохнул: до дому теперь верст шестьсот, не меньше. Матвей поудобней приладил подушку, укрылся одеялом, но сон больше не шел. Хотелось домой к Евдокии, к корове Зорьке, к родному трактору и вообще к родным привычным людям. Матвей еще раз вздохнул, задумчиво и укоризненно, а потом все-таки собрался с силами, отогнал от себя все эти домашние ненужные мысли и вышел в коридор покурить.

За окном уже начиналась жизнь. В деревнях над северными крытыми по большей части тесом хатами то там, то здесь тянулись неспешные дымки; куда-то торопились, пробивая фарами предутреннюю нестойкую темноту трактора. Города, большие и малые, тоже оживали, наполнялись трамваями, всевозможными машинами и полусонным, еще не говорливым людом. Матвей радовался этому пробуждению городов и сел. Его тоска и тревога по дому немного прошли. Да и чего тревожиться — везде люди, везде жизнь…

Пока Матвей глядел в окошко, Санька тоже проснулся, наскоро опохмелился остатками водки и, выйдя в коридор, тут же принялся рассказывать мужику из соседнего купе, как ему на одном острове предлагали быть вождем племени да он не согласился. Вот если бы дома его избрали председателем сельсовета или колхоза, тогда бы другое дело.