До конца жизни - [36]

Матвей пошел дальше, ко всему приглядываясь и прицениваясь. Мало ли чего, вдруг на следующий год придется приехать с той же картошкой или морковью. Так чтоб знать, как оно здесь все.

Но больше всего, конечно, сейчас Матвея интересовал лук. Как только он подходил к очередной тетке или мужику, так сразу сердце у него екало, вдруг окажется у них лук. И не кошелка-другая, а мешков десять-пятнадцать. Тогда еще неизвестно, как пойдет у Матвея торговля.

Но луку на всем базаре, считай, не было. Торговала им одна-единственная бабка. Только что это за лук?! Одно название, а так — горох горохом, да еще и посиневший, морозом, наверное, где-то прихватило. Матвей, правда, остановился, спросил почем. Бабка сразу заволновалась.

— Рубль двадцать, милок.

— Дороговато, — укорил ее Матвей.

— Не без того, — согласилась она. — Но его ведь нет нигде.

— Так уж и нет, — улыбнулся про себя Матвей и отошел от бабки подальше.

Теперь можно было возвращаться на свое место и потихоньку начинать торговлю. Но Матвей не выдержал и поднялся на второй этаж. Обследовать его начал так же, как и нижний. Вначале прошелся по правой стороне, где торговали мясом. В двух местах Матвей даже постоял в очереди, чтоб, подойдя к прилавку, получше разглядеть, что здесь, на Севере, за мясо. Оказывается, по большей части говядина и притом немолодая уже. Кое-где, правда, висели еще на крюках бараньи тушки, но какие-то неказистые, тощие. А вот свинины или телятины Матвей сколько ни ходил между рядами, так и не обнаружил. Считать же за свинину те необрезные промороженные куски, которыми в конце рядов торговал какой-то магазинчик, у Матвея не поворачивался язык. Никуда это не годится! Сколько раз, к примеру, Матвею приходилось возить на тракторном прицепе в заготскот свиней. Поглядишь на них — душа радуется: все одна в одну, центнера по два в каждой. А из них, вишь, что получается! Порча продуктов да и только! Чего бы, окажем, не обрезать сало, как дома хозяин делает, хорошенько его просолить. И, пожалуйста, торгуй тогда отдельно салом и отдельно мясом. Так нет же! Лень, что ли, кого заела или, может, выгода какая есть от такого вот перевода продукта?!

Матвей еще немного постоял возле мясных прилавков, повозмущался и пошел обследовать базар дальше. В небольшом закоулке он обнаружил два ряда, сплошь, от края до края, заваленные кролями, курами и гусями. Ряды эти вначале Матвею очень понравились: все чистенько, аккуратненько, но когда он узнал цены, так только руками развел. Кроли и гуси не меньше как по пятнадцать рублей, а куры почти по десятке. И ладно бы куры там какие-нибудь особые, а то самые что ни на есть обыкновенные да еще и без лап, и без всяких там потрохов: сердца, печенки, горла. Тетки, видно, себе на суп забирают. Матвей не сдержался и даже поругал одну. Та засмущалась: мол, все так торгуют.

— Разбаловались вы тут, — пригрозил ей на прощанье Матвей и пошел на левую сторону.

Там торговали молоком, сметаною и творогом. Матвей остановился, заглянул в один-два кувшина, удивляясь, что молоко почему-то все больше топленое, потом попробовал у одной женщины щепотку творогу, похвалил, спросил о цене и отправился дальше к медовым рядам. Дома в саду у Матвея стоят три колоды, и кое-что в пчелиных, медовых делах он понимает. Мед был в основном лесной, цветочный, и это Матвею очень понравилось. Цена такая же, как и у них дома — четыре рубля килограмм. Смутил его лишь один не старый еще мужик в офицерской поношенной фуражке. Матвей поглядел на его желтый засахарившийся мед и сразу понял, что без обману здесь не обошлось. Готовясь на базар, мужик для весу порядком подмешал в бочку сахару и крахмалу. Матвей постоял возле него, покачал головой, но не сказал ни слова: раз нет у человека совести, так тут говори не говори — она не появится.

На минуту Матвей задержался возле тетки в белом халате, торговавшей чебуреками. Размахивая двурогой вилкой, она кричала на весь базар:

Чебуречки, прямо с печки,

Вкусные, сочные, дальневосточные!

Матвей купил один, но съел только до половины. Несло от него перегоревшим маслом и еще каким-то непонятным козлиным запахом. Да и мясо внутри — настоящим мясом не назовешь, жилы одни да потроха.

Поругав сам себя, что зря перевел пятнадцать копеек, Матвей пошел к средним рядам, которые двумя полукругами располагались в центре зала.

Вот где было на что поглядеть и что купить! Высокими песчаными горами высились на прилавках красный и черный перец, зазывно манили к себе сложенные ровненькими штабелями яблоки, апельсины и еще какие-то южные диковинные фрукты, которых Матвей до этого никогда не видел; тут же стояли целые ящики грецких орехов, чернослива, сушеных груш; а еще много всякой всячины обнаружил он на этих прилавках: длинные губчатые мочалки, какие-то коренья и цветочные семена, мандарины и даже широкие табачные листья.

А народ нет-нет да и подходит то к одним весам, то к другим и заказывает кто килограмм-второй яблок, кто чернослива, а кто и этой самой хурмы. Денежные, должно быть, здесь все-таки живут люди!

На третьем этаже Матвей побыл от силы минут десять. С правой стороны там располагались крохотные промтоварные ларьки. Матвей глядеть их не стал. Не время сейчас заниматься всякими юбками-кофтами. Центральных, самых шумных рядов на третьем этаже вовсе не было, и Матвей сразу проскочил на правую сторону, просторную и светлую. Торговали там цветами, Вот уж что непонятно было Матвею, так непонятно! Ну ладно, торгует человек яблоками, луком или проклятыми этими орехами! Так все-таки польза от них! А тут — цветы! И цена-то какая! Два цветочка — пятерка! Да Матвей, если бы захотел, мог бы привезти этих цветов хоть целый вагон. Летом, конечно, не теперь. Где их среди зимы в черта достанешь?!