До конца жизни - [24]

— С Китаем нам надо что-то решать.

— Понятно, надо, — заволновалась мать, вылила Макару остатки из бутылки, подвинула сало.

Макар выпил и снова за свое. Насилу его Домна Григорьевна выпроводила.

Но не успел он еще отъехать от двора, как на порог техработннца Маруся:

— Домна Григорьевна, директор просил прийти на первый урок. Ольга Степановна заболела.

Вот те и на! А еще надо бы в погреб слазить, корову подоить. Но делать нечего — придется заменять.

А мать уже поджала губы. Сидит на табуретке, злится:

— Поросяте хоть вынеси.

Домна Григорьевна замешала поросяте вчерашнюю картошку. С матерью сейчас лучше не спорь. Не любит она, когда Домна Григорьевна кого-нибудь заменяет:

— Тебя так никто не заменит.

Зря, конечно. Если нужно, и Домну Григорьевну заменяют. Та же Ольга Степановна на прошлой неделе заменяла, когда Домна Григорьевна Наташке посылку носила. Но мать этого не помнит. Ей просто не хочется одной дома оставаться, печь дотапливать.

Домна Григорьевна переоделась, выпила на скорую руку чашку молока, собрала книжки:

— В печи ничего не трогайте. Через час приду.

Мать что-то буркнула в ответ и вышла из хаты.

В школу Домна Григорьевна прибежала минут за десять до звонка. В учительской спор. Антонина Павловна доказывает, что война будет, если не в этом, так в следующем году. Маруся ей не верит. Говорит, что все это выдумки. Радио надо слушать.

Домна Григорьевна в спор вмешиваться не стала. Расспросила Ивана Петровича, что там с Ольгой Степановной. Оказывается, грипп. Вчера после школы стирать в проруби надумалась. Вот и продуло.

Спор затих. Маруся взяла звонок и вышла в коридор. Все засуетились, стали расходиться по классам. Домна Григорьевна на минуту замешкалась — журнал куда-то делся. Иван Петрович зашелестел бумагами:

— Приснилась ты мне сегодня. Будто едем куда-то на машине.

Домна Григорьевна промолчала. Давно они с Иваном Петровичем едут. Да так никуда и не приехали. Оно, может, и к лучшему…

— Поругаемся, наверное…

— Кто его знает?..

На том и разошлись. Домна Григорьевна на урок, а Иван Петрович домой. Наверное, завтрак готовить.

Живет он один в школьной квартире. Была когда-то жена, тихая, спокойная женщина. Деревенские мужики все завидовали:

— Где ты достал такую?

— Повезло, — смущался Иван Петрович. — Что делать…

Всю войну она его прождала, ни с какими мужиками не зналась. А пришел он без ноги, пожила полгода и бросила. Теперь в городе замужем за полковником. Историю в институте преподает. Домну Григорьевну года три тому назад на курсы переподготовки посылали, так она им лекции читала. Ничуть не изменилась. Все такая же тихая, ласковая.

Иван Петрович на нее не обижается. Говорит, правильно сделала. Молодая, ей жить по-новому надо было. А женщины в деревне до сих пор ее ругают. Может, правильно делают, а может, и нет. У всякого своя правда.

Детей в классе девять человек. И то хорошо. В такой холод не каждая мать пустит. Да и в теплые дни их не больше бывает. Классы теперь маленькие. Детей рожать некому. В прошлом году родилось всего двое, У Наташи Ткаченко да у Варьки Журбыхи.

Домна Григорьевна объяснила ученикам, что Ольга Степановна заболела и вместо русского языка будет география.

Ученики обрадовались, спрятали тетрадки.

Домашнего задания Домна Григорьевна спрашивать не стала. Никто ведь не учил на сегодня. Сразу принялась рассказывать новый материал, заглянув перед этим в программу. К уроку она, конечно, не готовилась, дневника не писала. Но за тридцать лет, кажется, уже всю землю изучила вдоль и поперек. Иногда начнет рассказывать детям про какую-нибудь страну или про горы и речки, и вдруг покажется, что сама там не раз бывала, что все видела своими глазами, разговаривала с людьми. А может, даже и жила по нескольку лет. Рассказывать после этого как-то необыкновенно легко. Даже не верится, что на уроке находишься и рассказываешь обо всем по вычитанному из книжек. Сегодня материал тоже знакомый, про Цейлон.

— Остров Цейлон, — начала Домна Григорьевна, — расположен в Индийском океане недалеко от самой Индии. На севере острова раскинулось плоскогорье, а на юге — тропические леса и саванны.

Она показала все это детям на карте и хотела уже было рассказывать дальше про песчаные цейлонские берега, окаймленные коралловыми рифами. Но в это время мимо окна прошел, опираясь на палку, Иван Петрович. Под здоровой ногой снег у него поскрипывал по-домашнему привычно и весело, а под протезом стонал, взвизгивал за каждым шагом, будто на что-то жаловался. Домна Григорьевна посмотрела Ивану Петровичу вслед, вздохнула. Дети тоже посмотрели. Некоторые даже приподнялись из-за парт. А Щурбина Маша принялась дуть на замерзшее до половины окно. Домна Григорьевна остановила ее:

— Не надо, Маша. Простудишься.

Маша покраснела, нагнула голову. Но как только Домна Григорьевна отвернулась, сообщила соседке:

— Хромой.

Домна Григорьевна не подала виду, что расслышала, но с мысли сбилась, зачем-то стала перекладывать на столе журнал, книги. Потом подошла к печке, погрела руки, немного успокоилась и начала рассказывать дальше. Но уже почему-то не про берега, а про полезные ископаемые, про графит, про драгоценные и полудрагоценные камни.