— Тетя Туся, я очень тебя люблю.
— А как Петр Александрович, деточка?
— Работает. Завтра к тебе придет.
— Скажи Ане, чтобы каждое утро ставила книжки на полку. Это возмутительно, какой бывает у нее беспорядок. — В голосе тети Туси появились крепкие нотки, она даже зашарила по столику в поисках неизменных очков. — А как твой голландский?
— Нашли преподавателя с филфака. В понедельник к нему поеду.
— Лучше бы настоящего голландца. Ведь у нас есть знакомые. Я поговорю с Петром Александровичем...
Вернулась домой, села за учебники. Читала прилежно, но в голове оставалось мало. Внезапно вошла мама, ласково так меня обняла:
— Занимаешься?
Лучше б не обнимала. Сразу захотелось прижаться, заплакать. Она почувствовала, прикоснулась щекой.
— Все пройдет, моя дорогая девочка. Все пройдет...
— Ах, мама, мама...
— Все пройдет, моя дорогая девочка. Все пройдет... все устроится.
— Мама, ты отпустишь меня на дачу? Не спрашивая... Всего на полдня. Не спрашивая...
— Поезжай... — Она гладила меня, целовала. — Ты что-то забыла?
— Да, мама, забыла... мне нужно взять.
— Поезжай. Только двери запирай хорошенько...
Дима куда-то исчез. Дома не ночевал. У Костычевых страшный переполох. Неужели опять я виновата? Как неприятно. Что же делать? Сейчас уже полдень, а никаких известий. Аня снует между нами и Костычевыми, успокаивает, дежурит у телефона. Папа в полной уверенности, что ничего страшного не произошло. «Я сам убегал из дома». Завтра мне нужно на дачу, девятнадцатое завтра, но теперь просто не знаю. А съездить обязательно нужно, ведь это девятнадцатое октября. «Приедешь на дачу девятнадцатого? Будем бродить по лесу, собирать листья, читать стихи...» Последний шанс. Если он не хочет потерять меня навсегда, то появится завтра на даче. «Роняет лес багряный свой убор, сребрит мороз увянувшее поле...»
20.00. Милиция и больницы о Диме ничего не знают. Это хоть хорошо. Страшно волнуюсь, все-таки он мне дорог. Способность к таким поступкам подозревала я в Диме и раньше. Мятежная у него натура. Но какой эгоизм! Столько людей нервничают. Я бы так не смогла. Впрочем... Нет, все мы ужасные эгоисты...
22.30. Нашла записку от Димы, ее сквозняком со стола сдуло. Всего несколько слов: «Не беспокойтесь. Со мной все в порядке». У Костычевых немножечко отлегло. Но поиски продолжаются. Что могло послужить причиной такого бегства? Я, впрочем, прикидываюсь. Кому, как не мне, знать про это...
22.45. С утра поеду на дачу. Даже волнения нет, во всем теле изнуряющая немота. Все равно никого не встречу.
Переношусь воображением в минувший день. В лицейский день, в девятнадцатое.
С бьющимся сердцем я шла между сосен. Дальний путь выбрала. Вот омут, у которого я ждала. Вот пляж. Пустынно и холодно. Я подошла к реке и глянула в лик воды. Он был отчужденный, мутный. Вода думала о своем, струилась едва. Молчали птицы. Осень незримо бродила меж дальних стволов с ворохом листьев в руках.
Сначала на свою дачу. Как это странно: прийти в дом, где все были, а теперь уже нет никого. Где все было, а теперь ничего. На стене большая фотография. Кто-то из папиных знакомых снимал. Наша семья. Мы в саду под соснами. Счастливые, улыбаемся. Дедушка обнимает меня, его изящная голова слегка откинута в тень. Тетя Туся рядом с белым платком на шее, с банкой ягод в руках. Аня на коленях у папы, немножко позирует, глядит в объектив с серьезностью курсистки прошлого века. Мама улыбается, скрестив на груди руки. Боже мой, неужели когда-нибудь рухнет этот мир покоя и счастья? Да он уже рухнул. Даже сейчас эти немые улыбки выглядят печальными среди пустоты оставленной дачи. А потом в дом проникнет мороз и мутный иней ляжет на наши лица. Как я их всех люблю! Только бы нам не расставаться.
Долго сидела в своей комнате, не решаясь идти на Черную дачу. Поглядела в окно. Сквозь поредевшую листву виден угол террасы. Надежды почти никакой, но двойственное чувство раздирало меня. С одной стороны, мне виделось предначертание рока, неизбежность вечной разлуки. С другой — не выходили из головы слова, услышанные во сне. Он и не мог прийти. Но вам не дано расстаться. Эти слова казались мне вещими. Какое же чувство верней?
Наконец собралась с духом, пошла. Хвоя все зеленая, а листья уже пожелтели. Мой можжевеловый куст принял позу печального недоумения, хотя ничего не изменилось в строении его веток. Сидела на лавке с бьющимся сердцем. Вот так обернулась однажды, а он стоял по ту сторону забора и улыбался. На нем были голубые джинсы и светлая рубашка с открытым воротом...
Подхожу к даче, сердце бьется сильней. Вижу, что на двери террасы нет никакого замка. Открываю. Ясное ощущение поражает как громом — в доме кто-то есть. Кто-то есть в доме! Кинулась чуть не бегом в комнату и увидела, что на диване лежит человек...
Это был Дима Костычев.
В изумлении застыла. Растерянность, разочарование, но и что-то приятное проскользнуло. Все-таки Дима нашелся.
— Как ты здесь оказался? — спросила я хриплым голосом.
Он повернулся ко мне, и на глазах я увидела слезы.
— И здесь не дают покоя... — пробормотал он, — уйди...
