Дни мечтаний - [12]

Шумливые, если не могут получить того, что им нужно, добиваются, хотя бы, внимания. Им не удается продать товар, но за их молчание все же приходится платить. Поэтому Гарольд быстро добился показного сочувствия и других уловок, которыми часто пользуются те, кто обречен воспитывать детей. Меня же совсем не интересовали пустые, хоть и щедрые, обещания, я не искал утешения. Я только ждал, пока они произнесут свое ненавистное: «В другой раз, милый», и это будет значить, что надежды нет. Я молча покинул комнату. Не было ничего хуже этих бессмысленных, изношенных слов, только такие тупицы, как взрослые, могли решить, что они могут нас утешить.

Как обычно, я искал утешения у природы: укрывшись от людских глаз под живой изгородью, я предался безудержному отчаянию. Мир больше не был шаром, а космос – цирковой ареной. В тот день вернулись верования древности, и земля вновь стала плоской и абсолютно неподвижной, изрытой бесчисленными канавами. Дороги указывали лишь вперед, вязы вдоль замерших изгородей облачились в неподвижную листву, природа вся, целиком, лишенная космического вращения, распласталась от края до края, и мне оставалось только дойти до самого конца и упасть вниз. Я сидел и угрюмо жевал веточку, и вспомнил вдруг несколько интересных объявлений, которые прочел как-то в газете. Счастливчики, владельцы торговых судов, жаждали обрести учеников, призывали молодежь принять участие в путешествиях и работе. Я не понимал, достаточно ли я взрослый, чтобы стать юным помощником, но одно знал точно, таким способом, преодолевая трудности, я смог бы постепенно побывать во всех цирках мира: в цирках веселой Франции, пестрой Испании, Голландии, Богемии9, Китая и Перу. Это был план, который стоило серьезно обдумать, единственный выход из невыносимой ситуации.

Первая половина дня прошла уныло, без происшествий, кроме небольшого эмоционального всплеска Гарольда. Мой брат, это нужно пояснить, сильно отличался от меня по складу характера и никогда не хандрил и не горевал по-настоящему после очередного разочарования. Он был способен на дикую вспышку, словно распадался на исходные элементы: воздух и воду, крик и слезы, а потом брал себя в руки и с миролюбивой улыбкой приспосабливался к новым обстоятельствам.

Если боги и могут быть за что-то признательны человеку, так это за его способность к короткой памяти. Олимпийцы всегда ценили это свойство у Гарольда, благодаря ему им удавалось избегать последствий своих обещаний. В этот день они отблагодарили брата большим сочным апельсином, в ту пору все апельсины были такие. Гарольд опустошил фрукт старым привычным способом, продырявив его и засунув внутрь кусок сахару. Он не успокоился пока не поглотил таким образом, с помощью сахара, весь сок апельсина. Затем, переполненный соком и хулиганскими замыслами, Гарольд соорудил смертоносную ловушку. Придав апельсиновой кожуре круглую форму, он наполнил ее водой и вложил в отверстие свежий кусок сахару. Я угрюмо сидел в дверном проеме и мечтал о странных диких цирках под тропическими небесами, когда он протянул мне наполненный водой кусочек сахару.

На эту старую, много раз разыгрывавшуюся хитрость я бы вряд ли попался в обычный день. Но Гарольд верно понял, что я расстроен, жажду утешения и сочувствия и не буду придираться к способу, каким он пытается проявить солидарность. Я бездумно схватил приманку, и она развалилась от моего прикосновения, брызнула содержимым мне в глаза и за воротник. Через секунду я был мокрым с головы до пят и в гневе повалил брата на землю. Со всей силой, на которую был способен, я пытался расплющить его голову о гравий, он же, осознав, что поздно вступать в пререкания, старался пнуть меня ногой в живот.

Некоторые не могут допустить, чтобы ссоры разрешались сами собой. Вот и теперь один из подобных людей выбежал на сцену, пронзительно осыпая нас обоих бранью: меня за то, что я жесток по отношению к младшему брату, хотя именно я был пострадавшим, Гарольда за порчу моего чистого воротничка, который я сам порвал и изуродовал в порыве отчаяния и злости незадолго до драки. Не усмиренные и полные взаимного отвращения мы разошлись в разные стороны, чтобы вновь встретиться на огороде и помириться окончательно.

– Я бы хотел стать пещерным человеком, – угрюмо заявил Гарольд. – Дядя Джордж нам о них рассказывал. Я бы не носил одежды, а носил бы каменный топор и жил бы в пещере, и никого бы к себе не подпускал.

– А если бы к нам кто-нибудь пробрался, кто-нибудь неприятный, – подхватил я его мысль, – мы били бы его топором по голове, пока он не упал бы замертво.

– А потом, – выкрикнул Гарольд, разгорячившись окончательно, – мы затащили бы его в пещеру, чтобы содрать с него кожу!

Какое-то время мы молча любовались прекрасной картиной, созданной нашим воображением. Кровавая расплата – вот, что нам было нужно. Нас не утешили бы ни дорогие игрушки, ни подарки, ничто искусственное. Только кровь, реки крови.

Крови, однако, не было. Не те были времена, не в то время мы родились. Поэтому мы забрались в теплицы и играли там в темную и грязную пещерную жизнь, лишенную правил и приличий, играли, пока нам не опротивело. После этого мы вернулись в свою эпоху и решили выйти на дорогу, пошвыряться камнями во все живое и движущееся.