Дни, что нас сближают - [86]

— Приезжай ко мне, — говорил мужчина, суетливо стаскивая с багажника пустые ящики. — Я, тетя, сельский житель. И дом свой построил, как строят на селе, и двор у меня есть, и сад. Приезжай, поживешь…

Хозяйки нигде не было видно, вероятно, ушла в дом.

— Могу прислать Венче, поможет тебе собраться. Она, Венче-то, очень тебя уважает. Почему, говорит, Благой, не привезешь тетю? Добро бы не на чем было, а то ведь машина своя.

Этот человек не понравился мне с первого взгляда. Он был маленький, юркий, и рука у него тоже была маленькая и отвратительно мягкая.

— Вы мне не поможете? — спросил он, кивнув на ящики, которые лежали и на заднем сиденье.

— Пожалуйста, — сказал я и, взяв пустой ящик, понес его следом за Благоем.

— Прекрасно, — сказал он.

— Что прекрасно?

— То, что вы сюда приехали.

— Да…

— Я так понял, — продолжал Благой, — что тетя с вас много не берет за пансион?

— Ну, это уж наше дело.

— А вы не обижайтесь. Я ей племянник и, можно сказать, имею отношение…

На этом наш разговор закончился. Когда Благой подтащил к дому бачок с бензином, хозяйка, выглянув из двери, посмотрела на него строго.

— Убери! — сказала она. — Весь дом мне провоняешь.

Она была права. Племянник принес с собою чужой запах бензина, горелого масла и еще чего-то, пропитавшего его одежду.

Ночью меня вновь разбудили напряженно-тихие голоса под окном. Видно, и этот чего-то просить будет, подумал я.

— Оставайся, если тебе уж так их жаль!.. Я один поеду, — сказал Благой.

— Я же толкую тебе: три яблони, только вот не уродили…

— А те тоже наши! Ведь мой отец сам их сажал, я ему помогал! А эти дурни даже убрать не могут — ссыпали в кучи под деревьями и бросили!

— Ящиков не было…

— Все одно сгниют.

— Я тебе запрещаю!..

— Потише. Не то этот услышит…

Прорычал стартер, глухо хлопнула дверца, и фары обшарили стены моей комнаты. Шум мотора отдалился и постепенно заглох.

Тетка Саба наверняка стоит во дворе — одна со своими мыслями. Потом я слышу ее шаги, и мне кажется, что я вижу ее, медленно ступающую по двору: луна освещает седые волосы, а тень безмолвно следует за ней по земле. Вот она вздохнула, опускается на жесткую свою постель. Лежит на спине и широко открытыми глазами смотрит в лунное небо…

Я заснул, не дождавшись возвращения Благоя. Сейчас вспоминается, что в полусне я все-таки слышал звук мотора, стук осторожно захлопнутой дверцы и напряженно-тихие голоса. Племянник уехал до рассвета, а утром — еще не было восьми — пришли Лефтер и участковый, светловолосый молоденький лейтенант.

Бригадир был мрачным и отчужденным, а лейтенант из-за его плеча с любопытством оглядывал двор.

— Так, значит… — глухо начал Лефтер.

Тетка Саба молчала, перебирая пальцами фартук.

— Сколько яблок набрала нынче со своих яблонь? — строго продолжал Лефтер. — Этот разбойник говорит, ты ему все отдала.

— Подожди, — вмешался лейтенант.

— Ты ведь знаешь, Лефтер, немного было, — сказала тетка Саба.

— А все-таки сколько? — В голубых глазах лейтенанта было, казалось, только детское любопытство.

— Должно-быть, корзины две-три.

— Вот! — зашумел Лефтер. — А сын твоего деверя нагрузил двести тридцать килограммов! Вор!..

— Ты ему дала две-три корзины, — сказал участковый. — А остальные он откуда же взял?

Тетка Саба молча смотрела куда-то поверх голов своих собеседников, и, поскольку она была невысока ростом, в позе ее было что-то мучительное и неестественное. Сглотнув, она пошевелила губами. Скажет сейчас правду! — подумал я. Ну же!..

— Это я их ему дала, — медленно проговорила она.

— А у тебя откуда они?

— Приносила… понемножку… все лето…

— А-а-а! Вот, значит, как?! — взорвался Лефтер. — И ты, значит, воруешь общественное! Ну уж этого-то, тетка Саба, я от тебя никак не ожидал. Ты ведь сама это хозяйство создавала!

— Покажешь нам свой дом? — тихо спросил лейтенант, но в голосе его теперь прозвучала твердая, неумолимая нотка.

Происходило что-то отвратительное, нелепое, нужно было исправить глупость, сделанную старой женщиной, и я уже готов был вступиться, но тетка Саба так на меня посмотрела, такая мука и мольба были в ее сухих глазах, что я никогда их не забуду.

Участковый знал свое дело: обойдя сарай и комнаты в доме, он попросил стул и заглянул через слуховое окно на чердак. При этом тетка Саба стояла внизу, у его ног, тупо смотрела на его пыльные ботинки. Лейтенант приподнялся на цыпочки и, медленно поворачиваясь, обшарил электрическим фонариком темные чердачные углы. Потом энергично спрыгнул со стула и отряхнул ладонью свою фуражку.

«Ну?..» — спрашивали его глаза.

Старая женщина смотрела на него, словно онемев. На шее у нее под морщинистой дряблой кожей часто пульсировала жилка.

— Ты все ему отдала?

— Ага, отдала…

Участковый привычным жестом открыл планшетку и достал какие-то бумаги.

— А вы что скажете? — обратился он ко мне.

— Ничего…

— Ладно. А твое дело, тетушка, попахивает товарищеским судом… Раз общественное — значит, твое? Мне просто неудобно говорить все это тебе. Старая женщина, до седых волос дожила…

Я слушал молодого человека, смотрел на его румяное лицо и в его глаза, которые казались мне сейчас пустыми и жестокими… Тетка Саба стояла перед ним неподвижно, униженная, ушедшая мыслями во что-то далекое, свое, и только рука ее нервно вздрагивала — старческая рука с обломанными в работе ногтями, с крупными синими венами.