Дни, что нас сближают - [109]

Молодые чабаны кооперативных хозяйств один за другим перебирались в город, оставляя овец на стариков, к тому же входило в моду стойловое содержание скота, и колокольцы больше не были нужны. Мастер пошел работать в слесарную мастерскую кооператива, но дела своего не оставил — по вечерам мастерил колокольцы для собственного удовольствия, и ему казалось, что теперь они получаются еще лучше, раз они уже не стоят денег и вознеслись над людской суетой в светлый божий мир. Так говорил он в то время односельчанам, желая придать своей работе какой-то смысл, потому что братовы сыновья, приезжая по воскресеньям в село и заставая его в мастерской, потешались над ним и всем говорили, что их дядька тронулся.

Как-то в октябре 1969 года, в воскресенье, когда мастер, как обычно, работал у себя в мастерской, а племянники его околачивались рядом и над ним посмеивались, перед Демиром выросли трое мужчин в галстуках и с портфелями.

— Нам нужны колокольцы, — объявили они, не успев поздороваться с мастером.

Демир подумал, что и они над ним насмехаются, и окинул их взглядом с ног до головы.

— Что-то вы не похожи на чабанов.

— Ты прав, — сказали они, — мы не чабаны, но нам нужны колокольцы.

— Раз так, берите, — сказал мастер и показал на стены.

— Мало.

Они пересчитали те, что висели на стенах, и сказали, что им нужно еще тысячи полторы.

— В феврале мы посылаем сто человек на кукерский[16] фестиваль в город Перник.

— Не выйдет, — сказал мастер, — так много…

— Мы обеспечиваем тебя материалом и освобождаем от работы в слесарной, пока ты их нам не настукаешь.

Мастер поморщился, услышав это «настукаешь», а младший из племянников наступил ему на ногу и шепнул:

— Соглашайся.

— Не выйдет, — уперся мастер.

— Выйдет, выйдет, — уговаривал один из этих троих с портфелями. — Ты продавал последние по полтора лева. Мы даем тебе по два за маленькие и по три за шестерки… За девятки — один только ты их делаешь — по четыре лева. Пятьсот четверок, пятьсот шестерок, пятьсот девяток. Ну, по рукам?

— Не выйдет…

— Ты давай начинай, и сколько сделаешь, столько сделаешь, а мы в феврале приедем. Вот тебе договор.

Они быстро заполнили три договора и один оставили мастеру, а вместе с ним и тысячу левов аванса.

Когда посетители исчезли, старик поглядел на племянников, потом на пачку денег, с которой неизвестно было что делать, подумал, подумал и, перебирая банкноты, сказал парням:

— Вот вам по двести пятьдесят, на столько я наработаю, а остальные верну.

— Ничего не надо возвращать, — сказал младший, — мы все устроим.

Через два дня во дворе мастера сгрузили рулон жести, самой лучшей, толстой, какую раньше редко удавалось достать, а в воскресенье братья приехали в село и явились в мастерскую.

— Дядя, у нас по месяцу отпуска, мы будем тебе помогать.

— Как так? — удивился мастер. — Молотком вы стучать умеете, но колокольцев вы не ковали, не смотрели даже, как я работаю.

— Сейчас увидишь, дело пойдет!

Старик отрезал три куска жести — на четверку, на шестерку и на девятку — и долго, бросая их на камень, слушал и радовался красоте звука. Он решил пойти на виноградник, раскидать навоз и после обеда начать с четверки.

Когда он вернулся с виноградника, вся жесть была нарезана на куски и сложена в три кучи.

— Что вы сделали? — повернулся он к племянникам.

— Все идет как по маслу! — сказали братья.

— Как я отчитаюсь за эту жесть? — тревожился старик.

— Пустяки, все разделаем.

Тогда мастер, все еще стоявший в дверях, вспомнил тот день, когда лежал на крыше мастерской старого Стевана и смотрел, как тот отрезает кусок жести, работает над ним, пока не зазвенит он колокольным голосом, и лишь тогда отрезает следующий. И кожа его ощутила тот снег на крыше; тот холод отозвался в костях, он передернул плечами, руки его задрожали, он нервно огляделся вокруг, не в силах что-либо объяснить парням, и, подняв голову, посмотрел на потолок своей мастерской, словно увидел, что искусство его, как тогда у старого мастера, куда-то уплывает.

— Ничего не попишешь, — сказали племянники, — теперь все придется разделать, кто ж у тебя примет обратно эти куски? Но мы тебе поможем, а ты нам деньжат подкинешь, нам на машины не хватает.

Поглядывая на большие кучи нарезанной жести, мастер медленно начал выгибать первый кусок. Братья подтолкнули один другого и переглянулись — они понимали друг друга без слов и были уверены, что дядька сдастся. До вечера он выковал три колокольца, и когда пошел, как обычно по вечерам, в корчму, повидаться с другими стариками, младший брат сказал старшему:

— Такими темпами мы далеко не уедем.

Братья взялись за молотки и начали: один выгибает жесть и оббивает ее, другой заклепывает и кует уши и языки. Звон, доносившийся из мастерской, остановил старого мастера в воротах, когда он поздно вечером возвращался домой. Он прислушался — не чудятся ли ему эти звуки, не застряли ли они у него в ушах и не выходят ли сейчас, в тишине, наружу…

— Что вы делаете, ребятки, — сказал мастер плачущим голосом и, почувствовал, что ноги не держат его, оперся на верстак; рука его попала на ручку молотка, которым он заклепывал колокольцы. Позже он рассказывал, как молоток будто сам выскользнул из его ладони и подпрыгнул на камне, и когда он открыл глаза, рука была пустая и какая-то слишком легкая — с ним творилось что-то неладное…