Дни арабов. Пора казней египетских - [111]

Раз уж я вспомнил ИСАА, отмечу ещё вот что. Мне жаль, что у нас так слабо поставлена., коммерциализация, что ли (в хорошем смысле слова), или статусность ведущих вузов. Принстон, Оксфорд или Йель не так уж недосягаемы в плане научного и образовательного уровня (я вспоминаю, как в 23 года я был в Саудовской Аравии в окружении представителей западных вузов вдвое старше меня, которые занимали должности наподобие завкафедрой арабских штудий, но даже не знали арабского): они берут именно саморекламой; собственно, даже в западных университетских рейтингах по таким показателям, как число докторов наук и количество и качество фундаментальных исследований, МГУ вполне на уровне, а вот показатели, которые можно отнести к «коммерческим» или «рекламным», проседают. Все слышали об американской «Лиге плюща» или британской «Группе “Расселл”» – крупнейших объединениях старейших и сильнейших университетов в соответствующих странах. МГУ или конкретно ИСАА МГУ, безусловно, принадлежат к группе элитных учебных заведений в России, которые могли бы входить в отечественную «Лигу плюща», но их статус, по сравнению с западными вузами, слабовато реализуется в обществе. На Западе принадлежность к университету из той же «Лиги плюща» означает, что человек на всю жизнь встроен в весьма статусную и располагающую большими возможностями ‘social network’: это сообщество всегда сможет помочь ему с научными исследованиями или работой, но и сам он, достигая успехов в науке и бизнесе, прославляет и укрепляет сообщество. В этом плане мы, мне кажется, разобщены. Хотя среди выпускников ИСАА, не говоря уже про МГУ, более чем достаточно людей, занимавших и занимающих высокие посты и должности, и, само собой, имеющих достижения в науке, но их успехи остаются как бы их личным, частным делом. По-моему, этому делу нужна организация. Требуются даже не столько деньги, сколько изменение отношения со стороны выпускников и преподавателей.

Мой Успенский пост. Идя однажды по улице, у меня подвернулась нога) И сразу стало как-то больно и неудобно ходить, а потом она почернела. Через пару дней мне надоело её подволакивать, как зомби, и я добрался-таки до травмпункта, где выяснилось, что ногу я не подвернул, а сломал. Это было неприятно и неожиданно, поскольку дело было в конце августа и хотелось застать последние тёплые деньки в году, прежде чем Москва погрузится в очередные девять месяцев грязи и хлябей, чтобы выносить новое лето. Добрый доктор наложил мне пластиковый гипс, дал адрес аптеки, где есть в продаже хорошие костыли, и пожелал приятного месячного отдыха дома (в продолжение которого я вспоминал цитату из А.Н. Толстого, вынесенную здесь в эпиграф). К сожалению (или к счастью) у меня дома оставалось не так много еды, а на костылях за ней без сноровки не побегаешь, поэтому в последующих нескольких неделях для меня было больше символизма, чем во всех виршах Блока и Мережковского, ибо церковный Успенский пост совпал с моим личным Успенским постом, в продолжение которого я сидел дома со сломанной ногой и пустым холодильником. Такое досадное стечение обстоятельств подарило мне время для долгих размышлений.

Моя национальная идея. Сегодня много говорят о национальной идее. Одни считают святым безвольного алкоголика Николая II[10], ностальгируя по хрусту французской булки и радостным крикам «Барин приехал!»; другие скучают по единственно верному учению, согласно которому всё наше имущество следует обобществить, а самих нас – загнать в трудовые армии. Не всем как людям, а каждому, как у людей, как сказал живой классик Юрий Юлианович Шевчук.

Мне непонятны эти танцы с бубном вокруг остывших пепелищ. Стоял у нас один дворец, с вензелями и статуями греко-римских мудрецов – сгорел. Стоял другой дворец, со знамёнами и бюстами безродных подлецов и садистов – развалился. Нынешние хотят покопаться в этих развалинах да спроворить из более-менее целых обломков и кирпичей какую ни на есть кособокую избёнку. Не пройдёт. Такая ракета не полетит.

Никакой государственный строй не может быть выше национального интереса, и попытка заменить второй первым представляет собой грубую подмену понятий. Государственный строй и официальная идеология – это лишь наиболее удобная с точки зрения защиты и продвижения национальных интересов оболочка.

В чём же наш интерес? Хотим ли мы, граждане России, поступательного экономического развития, достойных зарплат, безопасности на улицах, работающих судов, научного прогресса, побед на олимпиадах; наконец, справедливого наказания для коррупционеров при погонах и должностях, которые настолько утратили связь с народом, что рады бы и Москву с Петербургом запродать в офшоры ради того, чтобы их безмозглые дети продолжали жить на Западе, изредка наезжая в Кремль на гламурные танцульки?

Да. Всего этого мы хотим. Но всё это – тактические задачи, которые нужно решать на пути следования выбранной стратегии. Согласитесь, экономическое развитие при монархии – это одно, а при социализме – немного другое. И суды по-разному работают. И даже учёные с разной скоростью изобретают разные шушпанцеры и