Дневники Зевса - [19]

Смертные дети мои, не обвиняйте Мойр. Они не Судьбы, они всего лишь смотрительницы. Они, словно неусыпные таможенницы, стоят на границе той области, где кончаются ваше понимание и моя воля.

Геспериды

Тем не менее на третье утро (предвидя вопросы, которые такие упрямцы, как вы, не преминут задать) я спросил у Фемиды:

— Что ты знаешь о природе Судеб? Они случайность или преднамеренность?

Богиня долго молчала, устремив золотые глаза на зарю, которая показалась над горами, затем тоном оракула возвестила:

— Судьбы — неизбежность в беспрерывном творении мира.

Даю вам мгновение подумать... Готово? Ладно. Те из вас, дети мои, кто понял, могут расспросить о своем пути у Гесперид.

В тот день мы с Фемидой зачали трех Гесперид: Эглу, Эрифию и Аретусу Вечернюю — еще трех нимф-таможенниц, но будущего.

Местом их жительства я избрал разрозненные остатки садов Урана. Там они заботятся о деревьях с золотыми яблоками, которые мой дед вырастил для атлантов.

Вершина, часто заснеженная, что возвышается над главной оранжереей Гесперид, называется Атлас. Надо увидеть эту южную оранжерею в серебряном свете зимней ночи, чтобы понять, что такое сад. Но есть и другие оранжереи, почти столь же дивные. Они рассеяны на западе Африки и дальше, вплоть до островов Океана.

Эгла возделывает яркие лимоны, желтые, как солнце в утреннем небе. Эрифия следит за толстощекими и золотистыми, словно южные звезды, грейпфрутами. Аретуса срывает апельсины цвета заката.

Разломите эти плоды, своей округлостью напоминающие миры. Их мякоть искусно поделена на дольки, как дневные часы и земные месяцы; их сок — основная суть силы.

Больше всего Геспериды известны благодаря тому, что их посетил мой сын Геракл.

Их обязанность — направлять путника в его движении к будущему, будь то человек или бог; они нимфы открытия, которое расширяет знания о Вселенной и о законах, что ею правят. Они не сидят подолгу на одном месте и спешат туда, где зарождаются великие мысли. Видели, как они прогуливались вдоль Нила, когда Пифагор, Геродот, Платон — цвет вашей расы — один за другим направлялись к храмам верхнего Египта. Видели, как Геспериды купались на пляжах Сицилии, когда Архимед, другой потомок моего сына Гермеса, предавался там размышлениям. Прослушав отчет о вашей истории за время моего сна, который я повелел сделать, я стал догадываться, что Геспериды частенько наведывались даже в окрестности Палоса, Кадикса или Тахе во времена Колумба, этого внучатого племянника Посейдона.

Каждый вечер, держа по золотому плоду, три Геспериды оказываются в какой-нибудь точке западного побережья и, достигнув оттуда берега погибшей Атлантиды, смотрят, как медленно опускается солнце. Они принимают решения на завтрашний день.

Этот час — самый удобный для желающих воззвать к Гесперидам.

Надеяться — значит задумывать на пороге ночи труды предстоящего дня. И преуспевают в жизненном приключении лишь те, кто каждое утро готов претворить свои вчерашние замыслы в поступки.

Может, мы с Фемидой немного устали к третьему дню? Должен признать, что у Гесперид нет ни силы, ни точности движений, которыми отличаются их старшие сестры: Горы и Мойры. Даже сами их черты прорисованы не так четко. В своей деятельности они проявляют некоторую вялость, и часто приходится переспрашивать по нескольку раз, чтобы добиться ответа. Не ждите, что Геспериды четко проложат ваш путь, и еще менее надейтесь, что они замостят его. Геспериды лишь укажут направление, а это не убережет вас от блужданий в песках.

Уход из Дельф. Прорицание Геи

Я покинул Дельфы в час, когда засыпают орлы. Фемида попросила меня вернуться, когда мне самому будет что прорицать. Я искренне пообещал исполнить эту просьбу.

Я достаточно охотно представлял себе, как проведу свою божественную жизнь рядом с Фемидой. Ее прекрасная неподвижность, спокойная уверенность давали ощущение защищенности, равновесия и безмятежности. Чего еще желать?

Так нам случается, особенно в юности, давать обеты, которые со временем перерастают в сожаление о том, что мы их дали или что нарушили их. Такие обещания — знаки мимолетной усталости, которая ослабляет наше воображение. В этот миг мы соглашаемся видеть другого таким, каким он видит себя сам, то есть единственным во Вселенной. Он становится средоточием, сутью, убежищем. И мы грезим об отдохновении в тех самых объятиях, которые вызвали нашу усталость.

То, что верно для существ, верно также для дел, которые мы выбираем. Усилия, посвященные им, силы, которые мы на них тратим, ограничивают наш кругозор и вынуждают видеть только их...

Углубившись в извилистое ущелье, чтобы выйти из долины, я вдруг услышал голос, низкий и мрачный, который произнес:

— Вижу, тут обращаются ко всем, кроме меня.

Вздрогнув, я стал тщетно вглядываться в окружавшую меня тень. На какой-то миг я даже испугался, не отец ли это притаился за какой-нибудь горой. Но голос был женский, и он продолжал:

— А я ведь старше этих малявок, что учат тебя уму-разуму. И тоже изрекаю предсказания, да подольше, чем они.

— Кто ты? Где ты? — вопросил я, озираясь.

— Неблагодарны те, кто не узнает меня! — гремел голос. — Если бы не я и не мой совет твоей матери скрыть твое рождение, ты не был бы сейчас таким большим и сильным и не забавлялся бы, хоть лежа, хоть стоя, с девчонками из моего потомства.