Дневники Зевса - [21]

Я слушал, но не совсем понимал. Прежде всего, я пытался вспомнить свое имя.

— Этот источник полностью стирает прошлое как живых, так и бессмертных. За время сна ты отсутствовал в себе самом. Ошибки, страхи, сожаления, которые препятствуют знанию и действию, растворились. А теперь попей из другого источника, вот из этого. Он мой.

Я подчинился. И тотчас же ощутил, как меня наполняет безбрежная ясность, некий абсолютный свет, который исходит не от солнца, а от меня самого. У меня возникло впечатление, будто я располагаю огромным хрустальным устройством, способным полностью отражать мир во всем его протяжении и движении, мир, тысячи прозрачных колесиков которого только и ждут, чтобы заработать.

— Я твоя тетка Память, — произнесла богиня.

Она говорила девять дней подряд...

Старшая дочь моего деда Урана, Мнемосина-Память, была так же красива, как ее сестра Фемида, но более раскованна и непринужденна. Сквозь прозрачную кожу на сгибе ее руки проступал рисунок вен, похожий на сеть рек и ручьев. А когда она встряхивала своими белокурыми волосами, казалось, что вздымается звездная пыль. Ее голос был песнью, речь — музыкой.

Она говорила девять дней. Я никогда не встречал ни богини, ни смертной, которая была бы способна говорить так долго, ни разу не упомянув о себе. Этим она научила меня, что важность, которую мы себе придаем, создает внутри нас преграду для знания и что мы были бы лучшими зеркалами в мире, если бы поменьше любовались собственным отражением.

Однако Память носила в себе и тайную боль. Не могла ли забыть случившиеся при ней драмы, тосковала ли по своей прекрасной погибшей Атлантиде или страдала от долгого одиночества меж двух источников?

Все, что я знаю о происхождении нашего рода и что поведал вам в начале этого рассказа, я слышал от Памяти.

Она говорила девять дней; и девять дней я завороженно внимал ей. Надо ли напоминать вам еще раз, что эти дни исчисляются для вас тысячелетиями?

Девять ночей мы любили друг друга. Казалось, моя белокурая тетушка сжимает в объятиях сожаление о своем исчезнувшем отце.

Мы породили девять дочерей.

Музы, их природа и обязанности

Хотя вы, смертные, часто не можете назвать дочерей Мнемосины по именам, однако числите их среди божеств, с которыми, как вам кажется, вы ближе всего знакомы, вернее, вы думаете, будто они ближе всего знакомы с вами. Я мало вижу среди вас тех, кто, взяв несколько уроков танца или игры на кифаре, или единожды встав на котурны на школьной сцене, или продекламировав в отрочестве несколько строф, не считал бы себя отмеченным какой-нибудь из Муз. То же самое с каждым, кто, если его послушать, лишь из-за нехватки времени еще не написал захватывающую драму, каковой представляется ему собственная жизнь, или фарс, который он видит в жизни остальных.

Это совершеннейшее заблуждение. Да, Музы смотрели на всех вас, на одного за другим, но отнюдь не глазами любовниц. Они смотрели на вас так, как хорошие хозяйки выбирают птицу на рынке: «Не эта, не эта...» Или как былой управляющий покупал новых рабов для имения: «Покажи-ка глаза, теперь руки. Если будешь хорошо работать, отпустят на волю». Они вас изучают с заботой сержанта, набирающего рекрутов, и тех, кого считают годными для исступления и одиночества, соблазняют обещанием: «Вас будут превозносить как богов». Беда в том, что эти избранные не боги, но всего лишь люди, видящие сны богов. Отсюда, из разлада этих двух натур, и рождаются их произведения, а также их муки...

Вы поймете, какого рода беседы вели мы с моей тетушкой Памятью в первый день, если я вам скажу, что старшей из наших девяти дочерей стала дивноголосая Каллиопа, Муза эпической поэзии. Каллиопа ведает легендами, традициями, берущими свои истоки в самых давних воспоминаниях как вашего, так и моего рода. Она хранительница мифов, в которых содержатся основы и символы всего, что по существу и по праву наследства вас касается. Она вдохновляет на песни и назидательные рассказы, которые помогают вам понять свое место во Вселенной. Каллиопа — мать Орфея, которого она родила от своего сводного брата, моего сына Аполлона.

Клио, Муза истории, была зачата во вторую ночь. Ей надлежало быть помощницей своей матери и вести учет всего, что осуществится на земле во время моего правления. Но Клио я не совсем доволен. В юности она была достаточно строптивой и пряталась за спиной своей старшей сестры, перекладывая на нее свои обязанности. Сколько великих деяний, свершенных на заре разных народов, было сочтено выдумками, поскольку о них вам сообщила Каллиопа, а не Клио! Подозреваю, что Клио была увлечена моим сыном Аресом (или Марсом, как вам нравится его называть), поскольку долго обращала внимание лишь на грохот сражений. Она сохранила имена военачальников, осаждавших Фивы, но проглядела, кто изобрел лебедку или блок, лестницу, наугольник, кирпич и цемент, замок свода, папирус. Конечно, эти люди были божественными посланцами, но ведь с человеческими руками!

Лишь когда мой сын Гермес доставил письменность, Клио немного оживилась в своей работе. Но, с самого детства зараженная высокомерием, она интересовалась больше государями, чем народом. Какой-нибудь ткач заслуживал ее внимания, если только убивал царя. Ревнуя к почестям, которые оказывали Каллиопе, Клио желала блистать, нравиться, а потому старалась польстить сильным мира сего и заворожить толпы. Тем не менее с возрастом она стала замечать свои ошибки и, словно раскаиваясь в былом легкомыслии, захотела их исправить. Пересмотрев все свои заметки, она ужаснулась при виде множества пропусков, заполненных более воображением, нежели проверенными фактами. Теперь ее не остановишь. Она отмечает все, как грандиозное, так и бесконечно малое, проверяет, сравнивает, делает выводы, вторгается в любую область, включая область Фемиды. Клио охотно выдала бы себя за нечто более значительное, чем даже я сам.