Дневники Зевса - [17]

Зато Крон и его братья титаны располагали абсолютно всеми силами и божествами Вселенной. Жизнь и смерть, огонь и мороз, ветер, великие усилия земли, производившей плоды и богатые урожаи, — все им принадлежало, все было им подчинено. Гиганты, родившиеся из раны Урана и ставшие наемниками своих старших братьев, повсюду сеяли ужас, поддерживая тиранию, которая была выгодна только им. О человеке даже не будем и говорить; он был так закабален и запуган, так тяжко трудился, чтобы выжить, что ощущал себя рабом всей природы.

Но властитель по-настоящему является властителем только при согласии тех, кем правит. Уже то, что Крон нуждался в таких приспешниках, как гиганты и фурии, навязывая свой закон, вполне доказывает, что он отнюдь не всеми был принят с удовлетворением.

Как только стало известно о моем существовании, тайная, но живучая надежда разнеслась по всему мирозданию. И едва появилась робкая мечта об избавлении от ига, этот гнет тотчас же показался всем, кто его терпел, еще более ненавистным.

Первая хорошая новость пришла от моего дядюшки Океана, который дал понять, что если начнется борьба между моим отцом и мной, то он воздержится от участия. Так он меня поддерживал. Доказывая свое доброе расположение, он согласился, чтобы его супруга Тефида приняла к себе мою сестру Геру; а одна из их дочерей, Кефира, предложила моему брату Посейдону убежище на острове Родос.

Итак, одну из четырех стихий я к себе привлек. Все, что имело в своей сути жидкость — моря, реки, озера, ручьи, а также божества, которые ведают водами и населяющими их существами, — было готово перейти на мою сторону. О моем приходе шептали все родники.

Но мне была нужна и другая помощь. Ее предоставили главным образом богини.

Все видели, как жестоко Крон обращался с моей матерью, Реей. Титаны, за исключением Океана, обходились со своими супругами точно так же; а гиганты наемники старались им подражать. С помощью этого насилия мужское начало хотело возобладать, стать абсолютом, и все, что присуще женской природе — грация, мягкость, нежность, вдумчивость, — презиралось или осмеивалось.

Богини жили в полной зависимости, и только страх перебивал их тоску. Мою влюбленную в свободу юность богини встретили благосклонно. Я любил их, и они не оставались в долгу. Они даже не сердились на то, что я не был верен ни одной. Меня хватало на всех, а дело было общим.

В то время мои порывы влекли меня по преимуществу к тем из бессмертных, кто более всего мог помочь в борьбе и предложить самый полезный союз. Пусть меня не осуждают и не делают выводов, будто я лишь изображал любовь ради выгоды. Это было бы весьма узким и весьма ложным взглядом. Любую богиню, которая предоставляла мне знание, оружие или поддержку, я искренне любил.

Вы сами в итоге жалуете титул великой любви одним лишь всепожирающим страстям, которые опустошают тех, кто их испытывает, и ведут к бездействию или расстройству, самоотречению и прочим видам отчужденности. Вы прилагаете к любви все обозначения огня, говорите о ее тлении, об искре, пламени, горении, даже о золе.

Однако любовь не только пламя, это еще и кузнечный горн. Любовь обжигает, конечно; но любить — значит гореть друг в друге для того, чтобы вместе созидать.

Фемида. Местоположение Дельф.

Два камня

Когда мы расставались, Осторожность сказала мне:

— Советую тебе для начала повидаться с нашей теткой Фемидой.

Ради этого я достиг берега, который вы называете Аттикой, перешагнул перешеек и двинулся по берегу Коринфского залива. Титаны, должно быть, разыскивали меня в других частях света, поскольку вода в этом заливе была прозрачной и спокойной и все вокруг наводило на мысль о счастье. Поднявшись в горы, я достиг длинной, таинственной и трагической расселины: долины в виде уст, но искривленных, словно готовых исторгнуть стон. Это место называлось Дельфы.

Фемида, недвижная и нагая, стояла между двумя скалами Федриадами, Рыжей и Пламенеющей, отвесные стены которых отбрасывали на нее, словно гигантские зеркала, лучи солнца.

Ее волосы, разделенные на прямой пробор, симметрично обрамляли правильное лицо. Брови были одинаковыми, ноздри — тоже; меж сосцами ее грудей можно было провести идеальную горизонталь. В каждой из раскрытых ладоней богини лежало по камешку. Они были одинаковыми по весу, и Фемида старалась держать их на одном уровне.

— Видишь, — произнесла она печально, — больше мне нечем занять себя.

Покинув свои гнезда, с карниза красной скалы взлетели орлы. Птицы стали кружить над моей головой, осеняя своим парением, словно великолепным подвижным венцом.

— Они тоже тебя узнали, — заметила Фемида. — Ты мой племянник Зевс. А я Закон. — Потом она добавила, показывая на местность перед собой: — Здесь моя мать Гея изрекала свои прорицания. Здесь и мне назначено изрекать свои. Но кому они сегодня нужны, кто захочет внимать им?

— Я хочу, — ответил я. — Хочу выслушать тебя и набраться мудрости.

Я узнал от Фемиды общие законы Вселенной, из которых вытекают все остальные. Узнал, что справедливость, хранительницей которой она является, должна поддерживать равновесие между противодействующими силами, должна двигать каждым поступком, каждым творением. Я узнал, что порядок, основывающийся на принуждении, — всего-навсего лжепорядок.