Дневники Трюса - [7]

- Беппо, уж раз вы добровольно вызвались в поводыри по вашему санаторию ("Да, санаторию именно!" - говорил взгляд Беппо), скажите: я уже повидал много дряни здесь, тоски и черного юмора. Но везде, где селятся люди, наряду с вертепами положены и некие святые места, хотя бы для виду, для отвода глаз. У вас есть какие-нибудь святыни?

- Видите маленький холмик? Это наша святыня. Там постоянно почему-то гадят собаки. Мы разрешаем рыть землю маленькими швейными иголками в этой песочнице. Люди как дети, и когда они строят на песке, они довольны.

Сейчас поймете. Некогда у нас в больнице был такой: вместо крови у него была вода. Однажды брали у него кровь на анализ, и это обнаружилось. Начались опыты. Его вешали на кресте, но он отлетал, как резиновый, и как ни в чем не бывало. Короче, это был не человек, а бог, он смотрелся насквозь, ничего не говорил, и это вызывало особенное благоговение, ведь чем меньше мы разеваем рот, тем больше нас уважают.

Каждый день этот Водяной приходил (Беппо указал на холмик) вот сюда и капал из пипетки воду из своих вен. Каждый день. Мы решили, что это наш спаситель. И с тех пор холм освящен. Церемониймейстер, командуя процедурой, стоит на этом холмике.

- Но ведь холм не больше двадцати сантиметров в высоту?

- Ну, иногда дирижер машет палочкой прямо из оркестра. И все вступают вовремя...

- Без книг, без святынь, без людей, как вы-то не сошли с ума, Беппо, среди своих сумасшедших, и встречали ли вы в жизни хоть одного здорового?

- Даже форель, которую мы с вами ели на обед, кажется мне психически больной. Мы отличаемся от своих пациентов только одним: те думают, что всё кругом отравлено, а мы - что всё больное. Но простите, я спешу, у меня обход...

И Беппо улетел. "Что я сделал бы с собой здесь без Беппо?" - думал я.

Пора выбирать профессию

- Пора и вам найти свое место в нашем заведении, - говорил мне за обедом начальник. - Предлагаем вам на выбор: чистить сортиры, стирать со стен новейшие записи с матом, менять ремни в инквизиторской и выжимать слюну из кляпов после работы там. Займитесь чем-нибудь, и вам будет не так скучно, не так тошно. Пока вы свободны. Не исключено, что однажды я получу соответствующую весточку свыше, и у нас не будет такой изумительной свободы выбора. Подумайте и скажите мне завтра, чем бы вы хотели заниматься.

- Я хочу быть братом милосердия всем вашим несчастным, - ответствовал я после дня раздумий, следуя гуманистическому регистру. - Я хочу помогать им, как могу.

- Братом милосердия? Вы имеете в виду инквизиторскую? Потому что рубашку именно с такой надписью на спине мы одеваем нашим помощникам палачей.

- Я не хочу быть помощником палачей.

- Но вы им помогаете уже тем, что молчите.

- А когда я не молчу, кому я помогаю?

- Себе. Облегчаете душу.

- Так есть ли способ помогать другим?

- Да, в инквизиторской. Увещевайте их говорить правду. Все игра. Судьба дитя, играющее в шашки нашими головами. С нашей точки зрения фигуры шахматные: король там, ладья бытия-без-тебя и пр., но в действительности в шашки играют шашками, а не шахматными фигурами, и нет никаких иерархий.

Говорите им: всё игра; всё уходит, приходит, предается, продается, и поэтому надо на дыбе говорить правду. Хотя бы на дыбе. Кстати, добавляйте при этом: собственно затем тебя сюда и привели. Дыба - место великих озарений, а не только испытаний. Всю-то жизнь мы врем себе и другим. Так хотя бы сейчас скажите правду, ну?.. И посмотрите ему с нежностью в глаза.

- Прекрасная служба, - сказал я. - А сколько платят за один вымытый туалет?

А из дворовой всё ещё доносилось, не успокаивался люд:

Напротив Лубянки

шьют робятам портянки.

Врать не впервые

все мы мастеровые.

"Обнимемся у места лобного, любимый..." - Наташа Сдобнова. "Здесь убивали, дура, а ты хочешь заниматься сексом." "Секс в почете, темнота". "Блок, Блок идет! Гулко, тяжело, в хитоне, держит свечу." "Что он хочет?" "Тяжелое лицо, явился в месть, страшная месть. Блок идет. Не собрание сочинений, не собрание костей, - живой". "Живой? всем нам хана... Боюсь, Господи... это по нас пришел..."

- Как вам оргия в дворовой?

- Профессиональная пошлость чудовищней самодеятельной, а непечатающиеся графоманы талантливей печатающихся, поэтому я за дворовых.

- Беппо, - сказал я, - мне запомнилась песенка о Киеве. Что за человек пел её?

- Очень талантливый молодой еврей из Киева.

- Скажите, не кажется ли вам, что на всей земле не найдешь места более сплоченного, дружеского и располагающего к обмену идей и творческой инициативе, чем тюрьма?

- У меня есть факты. В последнее время наблюдается массовое бегство людей в тюрьмы. К нам приходят, просят, умоляют под сонм разных предлогов. Недавно мы уволили одного из нижнего персонала обслуги: поместил незаконно своего протеже на балконе камер-обскуры.

Кифский заявился к нам с кирпичом под названием "Крах урбанизма". У него никого не было в городе, отираться в общественных столовых, общественных уборных, знакомиться в общественном транспорте и ошиваться в других общественных местах Киева (магазины-музеи) ему опротивело. "Я превращался в человека из очереди, - говорил нам Кифский. - У По есть рассказ. Какой-то человек весь день бегает по городу неизвестно зачем. Оказалось, он просто пристраивается к толпе. Так и я: я становился человеком очереди. Приклеивался к любому столпотворению и лез через головы других несчастных разузнать, что там "выбросили""