Дневники, письма. Воспоминания современников - [204]

Позже, как маленький, с шумом, смехом, шутками смотрел с Ирой мультфильмы, а еще позже с теми же эмоциями они развлекались при просмотре детективов по телевизору. Опережая события фильма, придумывали новые сюжетные линии, выдвигали свои версии и хохотали до упаду, похваляясь друг перед другом своей прозорливостью, когда что-то угадывали.

Володя не только научил Иришу кататься на коньках и лыжах, но и ухаживать за ними, ставить крепления, обжигать лыжи, правильно пользоваться смазкой.

Ира была очень спокойной, исполнительной и усердной в учебе девочкой, поэтому нам не было необходимости часто ходить в школу. Володя был там всего два раза. Первый – когда мальчик из класса стал постоянно обижать Иру. Володя встретился с ним, поговорил по-мужски. Больше дочь никто не задирал. Второй раз он пришел на выпускной вечер. В отличие от первого посещения, это было радостным, так как дочь получила отличный аттестат, да и его выступление было встречено очень тепло.

Володе важно было отношение дочери к нему, поэтому, если возникала необходимость говорить с ней о чем-то неприятном, он поручал это мне. С гордостью говорил, что все, что он написал, может прочитать его 14-летняя дочь и он не будет краснеть ни за одну фразу.

Просил меня покупать ей все самое лучшее. От вкусненького почти всегда отказывался в ее пользу («не хочу», «не люблю»), любил преподнести ей заранее купленную шоколадку или фрукт.

Ира очень рано начала писать стихи – легкие, шутливые, с юмором. Уже будучи студенткой МГУ, переводила сербскую поэзию. Володя поддерживал в ней это стремление, читал переводы, поражаясь образности ее мышления. Говорил: «Я бы так не смог». Мечтал, чтобы она стала профессиональным переводчиком поэзии.

Всю нашу совместную жизнь я ощущала Володину заботу и внимание к дочери и ко мне.

– Ты не беспокойся, если заболеешь, я подниму всю медицину, а тебя вылечу, – говорил он после моей операции на щитовидной железе.

– Ты лежи, не вставай, я все сделаю сам, – это по утрам.

– Да брось ты эту работу, отдохни, – это когда я приходила из школы усталая.

– Не беспокойся, все и так хорошо.

– Как вкусно ты приготовила. – И добавит с хитринкой: – А у тещи вкуснее.

На вопрос: «Кто в вашем доме главный», всегда отвечал: «Конечно, мамочка!» Так он меня называл после рождения дочки.

Володя очень любил наш дом, охранял от внешнего мира его нравственную атмосферу и покой. Не позволял у нас дома рассказывать пошлые анекдоты, не допускал скабрезности, ерничества, бранных слов. И сам не опускался до подобного. Мы вместе прожили 26 лет, и я ни разу не слышала, чтобы он выругался. У него было особенное уважительное отношение к женщине, которое не часто встречается у мужчин. Немыслимо представить, чтобы он, говоря о женщине, употребил слово «баба», проявил какую-то вольность или двусмысленность в словах и жестах. Он был предельно честен по отношению к нам, и это было его естественным состоянием.

«Ты верь мне. Я не смогу смотреть тебе и Ирише в глаза, если совершу что-то аморальное, замараю себя чем-то. Я чист перед вами, и это будет всегда». Я бесконечно верила ему, знала, что на него можно положиться во всем и он ничем и никогда не поколебал этой веры. Володя знал мое доверие к нему и дорожил им.

Мы поженились, когда я училась на третьем курсе института. По окончании вуза работала на заводе в три смены, а Володя управлялся и с домом, и с дочерью. Правда, это не было для него сложно, тем более, что в то время с нами жила его мама – Аграфена Тихоновна. Но мое отсутствие тяготило, ему не работалось, не писалось. «Когда ты на работе, я работать не могу. Надо выбирать, что главнее?» Так я ушла с работы и только через шесть лет сменила фартук домохозяйки на халат преподавателя химии в школе. Володя был этому очень рад, так как чувствовал свою вину за то, что надолго «усадил» меня за домашнее хозяйство. Небольшая нагрузка в школе вполне устраивала и его, и меня.

Мы оба любили проводить время вместе. Притом Володя всегда вносил в наше общение что-то нежное, доброе, свое. Было время, когда ввели в учреждениях круглосуточное дежурство в праздничные дни, а в школах еще и в дни каникул. Когда выпадало мне ночное дежурство, Володя приходил в школу с собакой Охрой. Мы бродили по коридорам, говорили, думали вслух, просто вместе молчали. Володя бросал мяч Охре вдоль длинного коридора, и ее лай эхом катился по всем четырем этажам пустого здания. Это приводило нас в восторг. Или позвонит из дома: «Все ли в порядке, везде ли выключен свет?» Я, конечно же, узнавала его измененный голос, серьезно отвечала, а следом звонила, домой с тем же вопросом. Это нас забавляло и радовало нюансами интимности и любви друг к другу.

Володя часто мне пересказывал то, о чем собирался писать или что прочитал. Видимо, ему была важна моя реакция, интересно ли мне, а следовательно, и будущему читателю. А может быть, так ему было легче самому утвердиться в задуманном? Научившись печатать вслепую, я перепечатывала все, что Володя писал, по два-три раза, так как все безжалостно и много правилось. Слова менялись местами, добавлялись или выбрасывались, заменялись или усиливались, вписывались или вычеркивались предложения, на полях росли «пузыри». Это все снова перепечатывалось и снова правилось. Рукописные страницы начатого им романа «Дорога», могли бы, наверно, стать наглядным учебным пособием для начинающих литераторов. Чтобы перепечатать одну страницу текста, теперь уже без Володиной помощи, мне иногда требовался целый день.