Владимир Чивилихин
НАД УРОВНЕМ МОРЯ
Отлогие старые горы, и ничего кругом, кроме гор. Белые снега лежат на далеких гольцах, издалека холодят лоб. К ним тянет; хочется думать, что где-то над нами, меж тупых вершин, отгадка всего, но мы знаем: большая, истинная жизнь внизу, там, откуда мы идем, и она всегда внутри нас, со всем, что в ней есть, - с вопросами и ответами, горем и радостью, с липкой грязью и чистой водой, смывающей любую грязь...
На перевале высится обо - древняя ритуальная пирамида, сложенная из камней. Проводник-алтаец посоветовал взять у подошвы хребта камень и притащить сюда. Мы отдыхаем на виду гор и думаем о том, что первые камни в пирамиду принесены, может, тысячу лeт назад, что век от века здесь, в центре материка, безвестные скотоводы и охотники по-своему - просто и мудро ковали цепь времен и что твой камень тоже лег сюда, приобщив тебя к людям, которые шли, идут и будут идти через этот поднебесный перевал.
1.СИМАГИН, НАЧАЛЬНИК ЛЕСОУСТРОИТЕЛЬНОЙ ПАРТИИ
Издали, заглазно эти алтайские гольцы виделись утесистыми и неприступными, дикий вершинный камень рвет будто бы с гудом плотные ветра, и ни веточки, ни былинки. А тут довольно спокойные склоны, меж округлых вершин стоит первозданная тишина, по циркам спускаются рыжие и серые мхи, потом карликовая березка заплетает все, а еще ниже, у границы леса, цветут альпийские луга.
- Ух и чудик же ты, начальник! - сказал за моей спиной Жамин. Законный чудик. Может, мы двинем, а ты тут посмотришь?..
Нет, я еще их провожу немного и, пользуясь случаем, пройдусь по лесу вон в том распадке. Снова глянул на горы, обернулся назад, в темную долину, из которой мы вылезли. Вообще надо было спешить - на привале добили последние сухари. Я-то в лагерь вернусь быстро, а им топать да топать... Засветло к озеру ни за что не успеют, придется еще одну ночь трястись у костерка.
Легостаев идет последним и смотрит на горы, то и дело поправляя очки. Виктор вечно тащится в хвосте, терпеливо сносит ругань, но голова у него устроена так, что на деле, в главном, ее хозяин оказывается шустрее других. Он никогда не шумит и никуда не торопится, но его кварталы всегдаажурно протаксированы, а легостаевские таблицы раньше всех оказываются в "досье" партии. И в этот раз он управился раньше других, потому я и отправил на озеро именно его.
- Порубаешь досыта, выпьешь, - завидовали ему ребята. - Сонцу в рожу плюнешь...
Легостаев морщился - он всегда морщится, когда при пем говорят о начальнике объекта, а тут были особые основания. Это по милости Сонца мы поздно забросились в тайгу, остались без связи и проводника, сели на голодный паек.
Больше месяца мы топтали нашу лесистую развальную долину. Рабочие рубили просеки, ставили квартальные столбы, валили лес для замеров и проб, а таксаторы считали, сколько из этих мест можно будет взять кубиков. Оставалось еще с недельку в тайге проторчать, а там - на базу экспедиции. Вообще-то я даже не ожидал, что мы так быстро пошабашим в этой долине просто раньше не знал бийских "бичей". Они работали как черти, ну, и ели тоже дай боже. И так вышло, что жиров и сухарей не хватило. Легостаев должен был доставить вьюком еды, а попутно отнести на базу наряды, журналы таксации и месячный отчет. Уж за что другое, а за отчет, если его не представить вовремя, Сонц потом запилит.
Одно только тревожило - этот Жамин увязался с Витькой, неожиданно потребовав расчета. Поначалу я отказал ему, но вся артель бросила работу.
- Начальник, ты нами не доволен?
- Да почему же...
- И мы хотим быть довольные. Ты уж рассчитай Жаму.
- Работы осталось на неделю, мужики!
- В том-то и все. Мы, если тебе надо, за пять ден ее переделаем, Жамин пай на себя примем, только его ты уж отпусти...
Пришлось согласиться. Легостаеву было безразлично, с кем идти, но я досадовал на свою слабость. И весной, в Бийске, тоже уступил нажиму. Этих шабашников порекомендовал мне на товарной станции какой-то геолог:
- Смело нанимайте, если срочная работа! Конечно, это особый сорт трудящихся, однако за деньгу все сделают, как надо. Я передам с моим завхозом?
А рано поутру явился в гостиницу посетитель. Он был небрит, как-то смят весь, будто его побили, дышал в сторону - видно, заложил с утра.
- Какая работа? - сразу приступил к делу гость.
- А сколько у вас людей?
- Сколько надо, столько и будет. - Голос посетителя был независимый, даже недружелюбный, и с хрипотцой. - Работа сдельная?
- Ну да, по нарядам.
- Спецовка есть?
- Резиновые сапоги, комбинезоны, спальные мешки, - перечислял я, с грустью думая: "Если все они такие, что делать буду?" - Рукавицы, накомарники...
- В накомарниках работать, - перебил он меня, - как все равно... Ладно, к обеду соберу.
Через несколько часов он действительно принес десяток потрепанных паспортов.
- Мы на дворе...
Я полистал документы. Некоторые из них можно было хоть в музей. "Этого не возьму", - твердо решил я, рассматривая странички паспорта, до черноты заляпанные печатями. Судимость, брак заключен, расторгнут, Колпашево, Канск, Астраханская область, Междуреченск, Тува... С неясной, потертой фотокарточки смотрели угрюмые глаза, и эти морщины у губ я будто бы где-то видел. Жамин Александр Иванович, 1938 года рождения. Нет, не знаю...
