Дневники Кэрри - [26]

— Немного.

— Звучит, как «немного беременна». Ты либо была там, либо нет.

— Я не была там лично. Но это не означает, что я не путешествовала в Париж в моих мечтах.

Он смеется:

— Ты очень странная девушка.

— Спасибо.

Я смотрю в окно, чтобы скрыть улыбку. Мне все равно, что он считает меня странной. Сейчас я просто невероятно счастлива видеть его, и я не спрашиваю, почему он не позвонил и где пропадал. Когда я увидела его на своей кухне, прислонившегося к столешнице, словно он был у себя дома, я притворилась, что это совершенно нормально и нисколько меня не удивляет.

— Я чему-то помешал? — спросил он, как будто в том, что он неожиданно решил объявиться, не было ничего странного.

— Зависит от того, зачем ты пришел.

Моя душа наполнилась множеством бриллиантов, которые при появлении Себастьяна озарились солнечным светом и засверкали в нем.

— Не хочешь прогуляться?

— Конечно.

Я бегу наверх и смываю клоунскую маску, зная, что я должна была сказать нет или, по крайней мере, позволить ему себя уговорить, потому что какая девушка согласится пойти на свидание, если ее застигли в такой момент? Это создает плохой прецедент, который заставляет парня думать, что он может видеть тебя, когда только захочет, и вести себя, как ему вздумается. Но у меня не было сил отказаться. Пока я обувалась, я думала, что скорее всего еще пожалею, что так легко согласилась.

Но сейчас я нисколько ни о чем не жалею.

В любом случае, кто выдумал все эти правила насчет свиданий? И почему я не могу быть исключением? Он так непосредственно кладет свою руку на мою ногу, как будто мы уже долгое время встречаемся. Интересно, если бы мы действительно уже давно встречались, вызвал бы этот жест такое же ощущение, какое я испытываю сейчас, смесь смущения и головокружения. Я решаю, что да, даже не представляю, что могу себя чувствовать как-то по-другому, когда он рядом. И вот я уже теряю ход беседы.

— Знаешь, не такая уж она и шикарная, — говорит он.

— Кто?

Я поворачиваюсь к нему, мое счастье сменяется необъяснимой паникой.

— Европа, — говорит он.

— А, — облегченно вздыхаю я. — Европа.

— Два года назад, когда я жил в Риме, я побывал во многих странах — Франции, Германии, Швейцарии, Испании — и, когда вернулся сюда, понял, что это место такое же прекрасное…

— Каслбери? — удивляюсь я.

— Такое же прекрасное, как Швейцария, — говорит он.

Себастьяну Кидду на самом деле нравится Каслбери?

— Но я всегда думала, что ты бы идеально вписался, — нерешительно говорю я, — в Нью-Йорк или Лондон. Или какой-нибудь другой полный развлечений город.

Себастьян морщится.

— Ты недостаточно хорошо меня знаешь. — Он, видимо, замечает, что я готова умереть от страха из-за того, что могла его обидеть, поэтому добавляет: — Но ты обязательно узнаешь. На самом деле я уже давно хочу отвезти тебя на одну выставку. Уверен, это поможет нам лучше понять друг друга.

— Ага, — киваю я. Я ничего, черт возьми, не понимаю в искусстве. Почему я не учила историю искусства, когда у меня была такая возможность. Я настоящий лузер. Себастьян поймет это и бросит меня еще до того, как у нас состоится настоящее первое свидание.

— На Макса Эрнста, — говорит он. — Это мой любимый художник. А кто твой?

— Питер Макс? — Это единственное имя, которое приходит мне в голову.

— Ты такая забавная, — смеется он.

Он везет меня в Художественный музей Уодспорта Атенеума, который находится в Хартфорде. Я была здесь миллион раз со школьными экскурсиями и ненавидела, что приходилось держаться за липкую руку одноклассника, чтобы не потеряться, и маршировать под ругань помощницы учителя — матери одного из учеников. Где же, интересно, тогда был Себастьян? Он берет меня за руку, я опускаю глаза на наши переплетенные пальцы и вижу кое-что, что поражает меня. Себастьян Кидд грызет ногти?

— Пойдем, — говорит он, таща меня за собой. Мы останавливаемся перед картиной, на которой изображены мальчик и девочка, сидящие на мраморной скамейке около волшебного озера в горах. Себастьян стоит за мной, положив свою голову сверху моей и обняв меня за плечи. — Иногда мне хочется оказаться на этой картине, тогда я закрываю глаза и просыпаюсь там. Я бы остался на этой скамейке навсегда.

«А как же я?» — кричит голос у меня в голове. Мне не нравится, что меня нет в его фантазии:

— Тебе бы не было там скучно?

— Нет, если бы рядом со мной была ты.

Я чуть ли не теряю сознание. Предполагается, что парни не должны говорить таких вещей. Или нет, они должны, но никогда этого не делают. Кто же тогда может такое говорить? Парень, который до сумасшествия, безумно влюблен в тебя. Парень, который видит, насколько ты невероятная и восхитительная, даже если ты не член группы поддержки и далеко не самая красивая девушка в школе. Парень, который думает, что ты красивая такая, какая ты есть.

— Мои родители в Бостоне, — говорит он. — Хочешь поехать ко мне?

— Конечно.

С ним я готова поехать куда угодно.

У меня есть теория, что по комнате человека можно многое рассказать о нем самом, но в случае с Себастьяном она не работает. Его комната больше похожа на комнату в старомодном пансионе, чем на настоящую берлогу молодого парня. На кровати белое с красным стеганое одеяло ручной работы, на стене висит старый деревянный штурвал. Никаких постеров, фотографий, бейсбольных карточек, билетов с футбольных матчей — нет даже ни одного грязного носка. Я смотрю за окно на увядающее коричневое поле и ярко-желтое кирпичное здание санатория вдали, закрываю глаза и пытаюсь представить себя и Себастьяна на рисунке Макса Эрнста на берегу озера, под лазурным небосклоном.