Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг. - [40]

Обе сотни направились к своим коноводам, а я вернулся к начальнику отряда. Попытка занять сопку, однако, не удалась, так как японцы открыли сильный огонь в то время, когда казаки переезжали через долину, [и] они вернулись на прежнюю позицию. В подкрепление нашего левого фланга была вызвана одна аргунская сотня, но она оставалась в резерве и участия в деле не принимала; зато нас порадовала горная батарея, пустившая несколько снарядов японцам; те сразу притихли. Я почти не спал ни прошлую ни позапрошлую ночи, меня страшно клонило ко сну. Так как огонь неприятеля затих, я с разрешения генерала Любавина отошел назад за фанзы, где было покойнее, прилег на траву и моментально заснул, но ненадолго. Через десять минут пальба опять участилась. К японцам подошли подкрепления. Они продвигались к остроконечной сопке; уже теперь было трудно укрываться за фанзами коноводам правофланговых сотен, лошадям генерала и его штаба, а по занятии неприятелем сопки положение их было бы критическим, потому что лошадей приходилось уводить по открытому месту на близком ружейном выстреле. Генерал разрешил отвести коноводов назад, но свою лошадь оставить. Хотя их отводили укрытой лощиной, за лесом, поодиночке, но японцы заметили это движение и стали стрелять залпами. Была отчетливо слышна протяжная певучая команда перед каждым залпом.

От нашего наблюдательного поста в тылу было получено донесение, что против левого фланга было замечено движение двух новых неприятельских колонн вверх по течению реки. Генерал был в недоумении, что это означало: показались ли колонны впереди нас или позади. Казак, прибывший с этим донесением, сведений дать не мог. В это время генерал получил предписание генерала Ренненкампфа отступать, так как он имел сведения о движении к Фыншуйлину неприятельских колонн по другой долине, в обход нашей позиции. Это приказание было получено кстати: долго держаться еще против превосходных сил неприятеля мы не могли бы, они были от нас в 800 шагах и угрожали нашему правому флангу. Было два часа, когда полковник Российский приказал отступать; значит, мы удерживали успешно эту позицию более AV2 часов.

Генерал Любавин и полковник Российский со штабом уехали, а я остался теперь начальником арьергарда. С правого фланга сотни уже отходили назад, я проехал к коноводам сотен, занимавших левофланговую позицию, и послал урядника первой сотни, молодецки бившейся впереди, передать, что мы отступаем. Если бы дать знать об отступлении только частям, бывшим сзади, они могли бы уйти, не подумав, в поспешности, предупредить товарищей.

Аргунцы уже спустились с сопки и сели на коней. Я приказал им отойти к главным силам, не дожидаясь остальных. Только что они переправились через реку и выехали на дорогу, их стали провожать японцы залпами; они пошли наметом и скрылись в лесу без потерь.

Неприятель уже занял остроконечную сопку и обстреливал всю долину на нашем пути отступления. Я ожидал с нетерпением возвращения наших спешенных сотен; через несколько минут неприятель настолько приблизился, что мы понесли бы большие потери. Наконец вернулся посланный урядник и донес, что сотни отошли назад сопками к месту нашей вчерашней позиции. Я приказал коноводам выезжать справа по одному, придерживаясь подножия сопок, где они были бы сравнительно менее подвержены выстрелам, но почему-то все бросились назад в карьер, стараясь обогнать друг друга, сталкиваясь, выпуская из рук лошадей. Вместо того чтобы идти по указанному мною пути, они бросились напрямик, думая, что таким образом скорее уйдут из опасного обстрела. Японцы открыли пальбу пачками по этой беспорядочной куче; я думал, что не менее половины ляжет на месте, но, к моему удивлению, упал только один казак шестой сотни, и его товарищи не подобрали. Только в леску мне удалось захватить отсталых, я приказал четверым спешиться, подобрать и принести раненого или убитого казака.

Сотня Токмакова стояла на вчерашней позиции. Весь отряд ушел с генералом и начальником штаба. Коноводы собрались у подножия горы, откуда спускалась шестая сотня, а левее ее и позади показалась первая. Я сказал князю Джандиери о недостойном поступке коноводов обеих сотен, он объяснил это отсутствием при коноводах хороших урядников.

Два казака вели под руки Черкесова; голова его была свешена на грудь, он волочил ногами. Я думал, что он был тяжело ранен; к счастью, оказалось, что это был только сильный упадок сил от лазания по сопкам и нескольких часов беспрерывного боя, а может быть, и солнечный удар в легкой степени. Я дал ему глоток моего живительного эликсира; это дало возможность посадить его на лошадь, один урядник и казак его поддерживали с обеих сторон. От вахмистра первой сотни я узнал подробности ранения Энгельгардта. Он был ранен в ногу с раздроблением кости в то время, когда перебегал вперед со своей сотней через поляну, чтобы занять новую позицию. Пришлось ему отползти назад в кустарники, где его подобрали и понесли казаки. Вся сотня жалела о нем. От души желал я поправиться этому милому, храброму и во всех отношениях первоклассному офицеру. Это была незаменимая потеря для нашего полка. Мне опять припомнилась его стройная легкая фигура, когда он под градом пуль совершенно спокойно спросил моего разрешения вступить в бой с врагом и понесся со своей сотней к быстро намеченной цели. Это была красивая картина.