Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг. - [124]
В Турецкую кампанию донцы тоже верили, что мне и моим казакам сходило благополучно то, что для других имело бы роковой исход.
Офицеры, ехавшие со мною в одном вагоне в Харбин, очень беспокоились о том, пропустят ли их у Сунгари 2-й. Вследствие громадного отлива офицеров и нижних чинов из армии на север после Мукденских боев генералу Езерскому[133] было поручено следить за проездом всех чинов у станции Сунгари 2-й и беспощадно возвращать обратно на позиции всех тех, которые не могли представить перевязочных свидетельств или предписаний высшего начальства. Говорили, что в течение двух недель энергичный генерал вернул немало генералов, офицеров и солдат. Рассказы об этом были наверно преувеличены, но несомненно, что деятельность генерала Езерского была очень плодотворна, если остановила повальное бегство из передовых частей войск.
19 марта. В шесть часов вечера мы подошли к Харбину. Я был рад возможности раздеться и лечь в постель.
20 марта. Зашел ко мне итальянский морской агент капитан Камперио, я его пригласил завтракать. Он говорил, что Рожественский[134] потерпит поражение, не дойдя до Владивостока. По его мнению, мы более продолжать войну не могли; необходимо было заключить скорее мир, сохранив Владивосток и оставив за собою право держать флот в Тихом океане. После окончания войны кредит Японии иссякнет, Россия же, наоборот, будет пользоваться громадным кредитом, которым надо будет воспользоваться для покупки и заказа, непременно на иностранных верфях, громадного современного флота, причем личный состав флота должен быть заменен новым, воспитанным на других принципах. Тогда не нужно будет нам помощи сухопутных войск, чтобы играть подобающую роль в Тихом океане[135].
28 марта. Пришел санитарный поезд императрицы Александры Федоровны после ремонта в Никольске-Уссурийском, и 30-го он отвозит раненых и больных в Иркутск. Я был очень рад этому случаю, позволявшему моей жене не покидать своего поезда до Иркутска, а мне — совершить этот длинный путь при наилучших санитарных условиях.
Сестра Хомякова, побывавшая на левом фланге у генерала Ренненкампфа, передала мне, что казаки Нерчинского полка говорили про меня, что я казаков понимал и им верил, — что они во мне это ценили; офицеры тоже хорошо отзывались обо мне. Меня очень порадовало, что я оставил хорошую память в полку.
В чудном Либавском госпитале моя жена и я навестили ее племянника, артиллериста князя Голицына. Он припомнил, что видел меня издали, во время боя под Уйцзыюйцзы и узнал меня по фотографиям.
30 марта. Раненых и больных стали принимать в санитарном поезде с двух часов пополудни, я был принят в числе эвакуируемых в Россию. Из Харбина мы отошли ночью.
3 апреля. Прибыли на станцию Маньчжурия. Утром было -12, днем -11. На больших станциях находили иногда газеты, их читали с жадностью.
9 апреля. Пошли по кругобайкальской дороге со скоростью двадцати верст в час. Всего было 42 тоннеля. Дорога с видами на Байкал и на далекие горы очень красива.
Вечером, на прощание, жена и я ужинали у Пешкова. В Иркутск пришли ночью.
10 апреля. По освидетельствовании эвакуационной комиссией больные и раненые получили удостоверения для следования в Московскую внутреннюю эвакуационную комиссию.
11 апреля. Мы простились с комендантом и персоналом чудного белого поезда; всякий, кто в нем побывал, сохранит навсегда память о сердечности и самом внимательном обращении всех служащих в нем. Один раз только я слыхал неодобрительные отзывы об этом поезде, — они исходили от того превосходительного врача, который сел в него в Телине и продолжал на нем путь до Иркутска. Могу только сказать, что его слова были встречены самым убежденным протестом всех офицеров и мало кто помянет его самого добром.
Белый поезд ушел в три часа дня на восток, а мы через час тронулись на запад. У нас с женою было два прекрасных купе. Недурно кормили в вагоне-ресторане.
Несколько офицеров из нашей компании уехали вчера; к сожалению, уехал симпатичный полковник Хамин, но зато, как в компенсацию в потере такого приятного спутника, мы избавились от генерала-доктора.
Всех рассмешило, когда за обедом кто-то сказал моей жене: «Сестра, что же до сих пор нам не подают обедать?»
15 апреля. Встретили эшелон фанагорийских гренадеров. Говорили, что это были первые подкрепления, посланные из России после нашей неудачи под Мукденом.
16 апреля. В одиннадцать часов вечера, на одной станции после Златоуста, священник, вызванный телеграммою, освятил стол, приготовленный для разговения по случаю Святой Пасхи. Мы похристосовались и разговелись.
17 апреля. Я был разбужен в шесть часов утра криками, пением, хлопаньем дверей наших купе. Отворилась и моя дверь, глядели на меня два молодых солдата, совершенно пьяных. От меня они направились дальше, я выскочил раздетый, как был, и выгнал их из вагона. Мы были на станции Бугульминск, рядом с нами стоял поезд с воинским эшелоном от Гренадерской дивизии, шедшей на пополнение действующей армии. Все были пьяны и безобразничали. Молоденький прапорщик в новеньком мундире, вероятно, только что произведенный, ходил взад и вперед и, очевидно, ничего не мог поделать с буянами. Несколько солдат старались что-то сломать у вагона, но, к счастью, наш поезд тронулся, и хотя они бежали за нами, было уже поздно и мы отделались от них благополучно.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
«Собственные записки» Н. Н. Муравьева-Карсского охватывают период с 1829 по 1834 годы. Автор рассказывает в них о своей дипломатической миссии по урегулированию кризиса между Египтом и Турцией, приведшей в итоге к подписанию блистательного для России Ункяр-Искелесийского договора 1833 г. Значительное место уделено руководству штабом 1-й армии (1834-1835). Повествуя о малоизученном и поныне периоде отечественной истории, подробные и обстоятельные дневниковые «Записки» одного из самых разносторонне образованных и талантливых генералов эпохи Николая I погружают читателя в атмосферу внешнеполитической и придворной жизни Российской империи второй четверти XIX столетия.
Книга Г. Л. Кирдецова «У ворот Петрограда» освещает события 1919–1920 годов, развернувшиеся на берегах Финского залива в связи с походом генерала Н. Н. Юденича на Петроград, непосредственным участником и наблюдателем которых был ее автор. Основной задачей, которую Кирдецов ставил перед собой, – показать, почему «данная страница из истории Гражданской войны кончилась для противобольшевистского дела столь же печально, как и все то, что было совершено за это время на Юге, в Сибири и на Крайнем Севере».
Записки Якова Ивановича де Санглена (1776–1864), государственного деятеля и одного из руководителей политического сыска при Александре I, впервые появились в печати на страницах «Русской старины» в 1882–1883 гг., почти через двадцать лет после смерти автора. Мемуары де Санглена, наглядно демонстрирующие технологию политических интриг, сразу после публикации стали важнейшим историческим источником, учитывая личность автора и его роль в событиях того времени, его знание всех тайных пружин механизма функционирования государственной машины и принятия решений высшими чиновниками империи. Печатается по изданию: Записки Якова Ивановича де Санглена // Русская старина.
Одно из первых описаний Отечественной войны 1812 года, созданное русским историком, участником боевых действий, Его Императорского Величества флигель-адъютантом, генерал-майором Д. Бутурлиным (1790–1849). В распоряжение автора были предоставлены все возможные русские и французские документы, что позволило ему создать труд, фактический материал которого имеет огромную ценность для исследователей и сегодня. Написан на французском языке, в 1837 году переведен на русский язык. Для широкого круга любителей истории 1812 года и наполеоновских войн.