Дневник. Том 1 - [210]
Софья Петровна посмотрела мою руку и сказала, что меня ждут деньги, и очень большие, и какая-то полнота жизни, которой не было раньше. Неужели продолжать верить в белое покрывало?
Я перевожу по 8 страниц в день.
11 сентября. Перевожу фразу: la pluie recommençant…[1347] – и вспоминаю концерт В. Яхонтова когда-то давно. Это была какая-то невероятно надуманная мозаика из самого разнообразного материала; запомнилась песня: и сегодня дождь, и завтра дождь… Он ее говорил, подперши по-бабьи щеку.
Все это было талантливо, но холодно и сухо, без живого кровяного пульса. Если он и дальше так продолжал работать (я не ходила на его концерты, он был мне неприятен), в такой неестественной, сделанной, надуманной манере, как должно было быть ему тяжело, оставаясь наедине с самим собой. Отсюда, быть может, и прыжок с шестого этажа.
Такой же холодный, без живой крови, надуманный был и Маяковский, и тоже не выдержал.
12 сентября. Встретила вчера Костю Смирнова, который в 35 и 36-м году работал у нас в Кукольном театре вместе с Игорем Орловым, а затем Радлов взял его в свой театр. Он был с ним и в Кисловодске. Костя утверждает, что никакого предательства со стороны С.Э. <Радлова> не было. Их взялось вывезти танковое училище; (кажется) одна группа успела выехать, другая должна была ехать наутро, уже все вещи были принесены к месту отправки, но немцы пришли ночью. Бежать было невозможно. В Киеве Радлов будто бы не работал, а попал сразу в Запорожье, затем в Винницу и в Берлин, а оттуда во Францию. Сейчас С.Э. и Анна Дмитриевна в Москве, в тюрьме. Тамара Якобсон на свободе, ей дали минус три, и она едет играть в Нижний. Но что меня потрясло, это известие о Наташе Владимировой. Она погибла в Берлине с мужем и детьми от бомбежки. Они были все вместе в бомбоубежище и там все и погибли. Какой ужас. Бедная, бедная Лида, за что на человека столько горя? Сын умер от туберкулеза, их выслали, разорив всю жизнь; там, в Ташкенте, им то дают работать, то высылают, то арестовывают. Одна Наташа оставалась, и той не везло. С кем-то сошлась, быстро рассталась, родился ребенок. Потом Митя Радлов, тоже разошлась. Вышла за Вилинбахова и, кажется, была счастлива. Я не могу думать о Лиде, о судьбе этой молоденькой, хорошенькой женщины, без слез, без того, чтобы сердце не сжималось от ужаса. Именно от ужаса. Я знаю, что такое бомбежки, но то, что было у нас, ничто по сравнению с тем, что было в Берлине. И за что на Лиду столько напастей, столько горя, горя, от которого не уйдешь, не забудешь, не излечишься. И где-то она сама? Она прекрасный человек.
Мне надо выделить несколько дней целиком на подготовку курса в ремесленном училище и тогда – что тогда? Все то же. Надо выделить день на письма, а другой на портьеру Зои Лодий.
15 сентября. На днях была посрамлена в своих собственных глазах ужасно. Я обиделась на Говорову. Прошлым летом я ей устроила работу и вызов от ремесленного училища. То ли вызов долго шел, то ли она прокопалась, в общем, не смогла приехать. Всю зиму она меня бомбардировала письмами. Изергина, ее племянница, сожительствующая с Орбели (вот уж неугомонный полигамец!), устроила ей вызов от Эрмитажа, я же раздобыла справки о том, что училище ей дает площадь, без чего вызов не мог состояться. Приехали, остановились у меня, распустили по комнате девочек вшей, отчего Галя рыдала в голос на всю квартиру. У меня хранились три гравюры Елизаветы Антоновны. Я их ей отдала, причем сказала, что одну из них, акватинту[1348] вид Смоленска, очень бы хотела у нее купить. Дала 60 рублей, сказав, что если ей дадут в магазине больше – пусть продает. Она продала все три за 75 рублей, и я осталась без гравюры и денег. Я, конечно, виду не показала, но глубоко обиделась. Они переселялись к знакомым, вернулись ко мне, перетащили свои вещи сюда. Внутренно я злилась невероятно. И вот на днях я иду в церковь, народу было довольно мало, я стояла впереди. Нечаянно обернувшись, я увидала Говорову, стоящую сзади. Она молилась, и столько было отчаяния на лице, что мне стало невероятно стыдно. Я почувствовала себя евангельским фарисеем. Они приехали голые, угла нет, денег нет, у Тани болезнь сердца, а я еще обижаюсь! Стыдно, очень стыдно.
У Анны Ивановны брат сослан в Воркуту[1349]. Он играл прежде крупную роль в «Ленфильме», был директором, когда снимали «Чапаева»[1350], и по неизвестным причинам выслан. Вчера у нее была приехавшая в командировку из Воркуты молодая инженерша и рассказала следующее: брат жив и невредим, занимает должность.
Среди заключенных много инженеров, лаборантов и т. д., живут в общежитиях. Жениться и выходить замуж права не имеют. Денег получают очень мало. На рудниках работают почти исключительно заключенные. Там много уголовников, подлежащих амнистии. Между начальником лагеря и Москвой завязалась перепалка. Москва требует, чтобы амнистированные были отпущены, а он отвечает, что это равносильно прекращению работ, т. к. вольнонаемных не найти, туда никто не поедет.
У этой инженерши двое детей и домработница из заключенных. Она была дояркой в колхозе или совхозе. Было у нее четверо детей, и она ежедневно крала один литр молока для детей. Донесли, она получила 4 года и была сослана в Воркуту. Женщина исключительной честности, все вещи, все деньги хозяев у нее на руках.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.
Книга Владимира Арсентьева «Ковчег Беклемишева» — это автобиографическое описание следственной и судейской деятельности автора. Страшные смерти, жуткие портреты психопатов, их преступления. Тяжёлый быт и суровая природа… Автор — почётный судья — говорит о праве человека быть не средством, а целью существования и деятельности государства, в котором идеалы свободы, равенства и справедливости составляют высшие принципы осуществления уголовного правосудия и обеспечивают спокойствие правового состояния гражданского общества.
Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом и развратником, другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным «амператором» Петром Федоровичем. Каким образом простой донской казак смог создать многотысячную армию, противостоявшую регулярным царским войскам и бравшую укрепленные города? Была ли возможна победа пугачевцев? Как они предполагали обустроить Россию? Какая судьба в этом случае ждала Екатерину II? Откуда на теле предводителя бунтовщиков появились загадочные «царские знаки»? Кандидат исторических наук Евгений Трефилов отвечает на эти вопросы, часто устами самих героев книги, на основе документов реконструируя речи одного из самых выдающихся бунтарей в отечественной истории, его соратников и врагов.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Писательница Александра Ивановна Соколова (1833 – 1914), мать известного журналиста Власа Дорошевича, много повидала на своем веку – от великосветских салонов до московских трущоб. В своих живо и занимательно написанных мемуарных очерках она повествует о различных эпизодах своей жизни: учебе в Смольном институте, встречах с Николаем I, М. Н. Катковым, А. Ф. Писемским, Л. А. Меем, П. И. Чайковским, Н. Г. Рубинштейном и др., сотрудничестве в московских газетах («Московские ведомости», «Русские ведомости», «Московский листок»), о московском быте и уголовных историях второй половины XIX века.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.