Дневник. Том 1 - [211]
Один восемнадцатилетний туберкулезный юноша получил 6 лет за то, что, найдя старый номер английской газеты, где нас ругали, прочел ее товарищам.
В Ларине каждая работница получала по литру молока на каждого ребенка ежедневно [и, конечно, бесплатно].
Освободят ли Евгению Павловну? Она хорошая машинистка и чертежница.
Кого это мы называли рабовладельцами? Кажется, немцев. У нас рабовладельчество крепкое, установившееся, государственное, против которого никто не возмущается.
Каждый день я молюсь, не могу не молиться за Россию. Такая страна, такой народ – и такая судьба.
Вчера мы получили 600 гр. мяса, это все, en fait de viande[1351], что мне полагается в месяц по дополнительной карточке. (Еще 100 гр. яичного порошка, 500 гр. рыбы и 200 гр. мясопродуктов.)
Сварили свежие щи и ели с наслаждением. Вспоминали, что прежде имели такой суп ежедневно. Из каких сил работать?
Когда Анна Ивановна передала мне все эти подробности о воркутинской жизни и о брате, я невольно сказала: «Как я вам завидую, что вы имеете вести о брате». – «Как можете вы мне завидовать, не забывайте, мой брат заключенный, его в любую минуту могут ударить прикладом, пристрелить, оскорбить. А ваши братья на свободе и, я уверена, живы». Да.
16 сентября. Наших фрицев охраняет одна военная девушка с ружьем. Прелестную картину я видела в Детском. Немцы выгружали грузовик у дома в Софии. Другие копошились около дома. Охранником бродила рядом пожилая женщина в старом плюшевом пальто с винтовкой за плечами.
Немцы первые дни (в доме напротив) работали молча, еле двигались. С каждым днем голоса становятся громче, раз кто-то даже запел. Сейчас, по словам Мары, они даже заинтересовались работой. Толпы мальчишек их окружают, снабжают табаком. Я не видела ни одного злобного или грубого жеста со стороны русских.
Вечером была у Дилакторской. Она такая же книгофилка, как и я, и тоже с ограниченными средствами. У нее чудесный голос с очень приятным тембром. Она мне пела старые, даже старинные французские, итальянские песенки.
20 сентября. Посмотрела я сейчас на фотографию Аленушки в гробу и внезапно почувствовала к себе невероятное презрение. Ведь все время себя прикрашиваешь, на кого-то сваливаешь вину. А тут я сразу поняла все свое ничтожество. Алену не спасла, ничего в жизни не довела до конца. Ничего! Были способности к живописи, в особенности к рисунку. Ничего не вышло, мало работала, после революции надо было зарабатывать, почти бросила, занялась театром. Семейная жизнь потерпела крушение, Юрий завел любовницу, вел себя бестактно: подумаешь, невидаль; бросилась с Тарпейской скалы[1352] за границу, оставив театр, который подобрал Деммени и пишет на афише XXVII сезон! Дала себя съесть Шапиро, постыдно съесть, и сейчас ничего не делаю, чтобы театр восстановить. Жду чуда, зная, что его не будет, и ничего не предпринимаю. Написала Юрию, Шереметевой, от них ни слуху ни духу, и я [ничего] не предпринимаю от глубочайшего презрения к Загурскому и его окружению. Разве так можно? И нет сил. Жалкая тварь – иначе я не могу себя назвать. Что же делать? Неужели я не перевезу Аленушку на Никольское кладбище, не поставлю ей памятник и вся моя жизнь будет относиться к разряду d’inachevé? Ой как больно.
И зачем ждать чудес и где-то, потихоньку от самой себя, шепотом повторять: soeur Anne, soeur Anne, ne vois-tu rien venir?
21 сентября. Занималась сегодня в Публичной библиотеке, готовлю курс истории искусств. Взяла «Британский союзник»[1353]. Приятно почитать журнал, пишущий в спокойном тоне, без вранья. Статья Пристли о новом мире. Он пишет: «Всякий человек, который скажет вам: “Война кончена. Давайте же вернемся к доброй прежней жизни”, – должен быть немедленно отправлен в дом умалишенных. Он значительно опаснее, чем умалишенный, возомнивший себя Юлием Цезарем».
И затем читаю в «Ленинградской правде» извещение отдела торговли о выдаче на декаду – это нормы, существующие уже три года и не изменившиеся ни после уничтожения блокады, ни после окончания войны. Привожу нормы иждивенцев (и детей старше двенадцатилетнего возраста!). Овсяной крупы 200 гр. Рыбы свежей 100 грамм или 200 грамм корюшки. Комбижиров не полагается совсем. Детям до 12 лет масла животного 100 грамм[1354]. Чем это объяснить: нищетой страны или презрением к обывателю?
Читая советские книги по искусству, я умиляюсь их наивной запуганности. Все эти авторы боятся высказывать свои взгляды. После каждого ответственного абзаца следует: «как сказано у пророка – т. е. у Маркса или Энгельса». Например, сегодня читаю о греческом искусстве, и пророк вещает: «Без рабства не было бы греческого государства, греческого искусства и науки» (Энгельс. Анти-Дюринг). Вообще положение наших искусствоведов печальное: как только положение плебса становится, по их словам, отчаянным, так в стране золотой век науки и искусства! Прямо беда. И в эпоху итальянского Возрождения, и во времена Рембрандта.
24 сентября. Анна Ивановна в охоте за корреспондентским материалом отправилась в наш райсовет, где производится прием мобилизованных трудовых резервов в ремесленные училища
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.
Книга Владимира Арсентьева «Ковчег Беклемишева» — это автобиографическое описание следственной и судейской деятельности автора. Страшные смерти, жуткие портреты психопатов, их преступления. Тяжёлый быт и суровая природа… Автор — почётный судья — говорит о праве человека быть не средством, а целью существования и деятельности государства, в котором идеалы свободы, равенства и справедливости составляют высшие принципы осуществления уголовного правосудия и обеспечивают спокойствие правового состояния гражданского общества.
Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом и развратником, другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным «амператором» Петром Федоровичем. Каким образом простой донской казак смог создать многотысячную армию, противостоявшую регулярным царским войскам и бравшую укрепленные города? Была ли возможна победа пугачевцев? Как они предполагали обустроить Россию? Какая судьба в этом случае ждала Екатерину II? Откуда на теле предводителя бунтовщиков появились загадочные «царские знаки»? Кандидат исторических наук Евгений Трефилов отвечает на эти вопросы, часто устами самих героев книги, на основе документов реконструируя речи одного из самых выдающихся бунтарей в отечественной истории, его соратников и врагов.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Писательница Александра Ивановна Соколова (1833 – 1914), мать известного журналиста Власа Дорошевича, много повидала на своем веку – от великосветских салонов до московских трущоб. В своих живо и занимательно написанных мемуарных очерках она повествует о различных эпизодах своей жизни: учебе в Смольном институте, встречах с Николаем I, М. Н. Катковым, А. Ф. Писемским, Л. А. Меем, П. И. Чайковским, Н. Г. Рубинштейном и др., сотрудничестве в московских газетах («Московские ведомости», «Русские ведомости», «Московский листок»), о московском быте и уголовных историях второй половины XIX века.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.