Дневник театрального чиновника (1966—1970) - [13]

5 ноября

Вот и канун «великого праздника», а на душе пусто. Мне кажется, что и большинству народа тоже довольно наплевать, хотя шума много. Да кто его слушает? Вообще ходят всякие зловещие слухи. Шумов рассказывал, будто тот цикл передач о пути советской власти, который уже давно идет на телевидении, к 7 Ноября должны были завершить 1967 годом, но нарочно остановили на 1950 годе, чтобы после праздника показать 1953 год и смерть Сталина и реабилитировать его, показать скорбь народа и т. д. Что об этом вроде говорил Назаров из Главлита — вот, мол, на что надо ориентироваться, и поэтому все эти разговоры в пьесе «Большевики» о красном терроре и вообще о терроре ни к чему. Ведут себя в Главлите действительно как садисты — совсем не запрещают, а дают все поправки, просто берут измором. Из-за этого у Ефремова вчера 4 ноября был сердечный приступ, а Цирнюк рыдала, что 20 лет работает, а такого безобразия не видывала. На что Шумов сегодня отреагировал: «Мало ли, что ли, за эти 20 лет она пьес зарубила, все это крокодиловы слезы, никого и ничего ей не жалко, ни Шатрова, ни театр, а только себя, и плачет она оттого, что потом все равно будут ругать пьесу, а она ее редактор».

Вчера в связи с праздником у нас в Управлении был, так сказать, вечер. Любопытно, что Владыкину позвонили уже в 4 часа, в общем-то символически, почти уверенные, что он не приедет. Но он явился, и очень скоро, и был, кажется, доволен, что его пригласили, а то его соратников — замов Министра Кухарского и Попова — пригласило музыкальное Управление, а его бы нет. Был весь такой интеллигентный, благостный. Тарасов, открывая «празднование», произнес «речь», где утверждал, что мы можем и должны гордиться каждым днем, прожитым страной за эти 50 лет. При этом он недвусмысленно нажимал на слово «каждый» и выразительно смотрел на «левые силы»[11], сидящие напротив в лице Емельянова, Синянской и Зотовой. В остальном все было «мило», как говорится. Маша (Медведева, зам. главного редактора Репертуарной коллегии) произнесла трогательный тост. Вот вчера она вышла из театра, где видела старую Москву («Дни нашей жизни»), и увидела новую Москву, и как все прекрасно изменилось, и вот, мол, за будущее, за Леночку (наша машинистка) и Юру (курьер) она и предлагает выпить. Браво! Браво! А я, слушая ее, думала, что в далеком 1949 году на собрании в ГИТИСе Маша вот так же «проникновенно» говорила о том, как она, «простая русская девушка из Чухлинки» (так она себя именовала) ненавидит «безродных космополитов», а среди космополитов числились Н. М. Тарабукин, С. С. Мокульский, А. К. Дживелегов, Г. Н. Бояджиев, Б. В. Алперс… Эту речь Маши в ГИТИСе передавали от поколения к поколению студентов.

Ну что за эти дни видела? Первого ноября — «Шторм» в театре Моссовета, так сказать, в современном прочтении. Это не достоверное воспроизведение эпохи, а как бы эскизы, которые разыгрывают актеры, возбуждая память и фантазию зрителя. Вся труппа на сцене, Ю. Завадский обращается в зал со словом, а потом из массы выходят актеры и играют сцены из пьесы, масса же почти постоянно присутствует на сцене. Много выходов в зал, вовлечение публики. Текст пьесы сильно сокращен, и эти 2,5 часа (без антракта) сидеть довольно легко и даже интересно, а моментами и волнительно. Ну что ж, пожалуй, вот так надо играть такие пьесы, как «Шторм», «Любовь Яровая» и им подобные. Это все же не советская классика. А по-настоящему от этой эпохи, может, и останется одна «Оптимистическая трагедия». Так что Завадский не стар еще душой. «Нашествие» в ЦТСА — все очень средне, но финал неожиданно хорош и освещает все смыслом, которого как бы недоставало, — трагический плач матери, сестры, смятение всех и никакого ликования. Да, победа, но какой ценой? И в этом — современное прочтение. Ставил Сапгир, это его первая самостоятельная работа, а то он все был режиссером при другом постановщике.

7 ноября

Ну вот и праздник — 8 часов утра 7 ноября. Я сегодня дежурю в Министерстве вместе с Кудрявцевым. Есть время записать, что было вчера. Утром в 9 часов 30 минут была в театре Станиславского на спектакле «Однажды в двадцатом». Ну что? Смешно. Есть удачные актерские работы — Леонов, Бочкарев, Быкова. Как я выразилась в разговоре с Эрманом, это словесная кулебяка, вкусная и жирная. Так еще революцию не показывали. Что ж, к юбилею и эта краска, камерная, не претендующая на глубокую философию. Львов — Анохин сам выбросил интермедии, которые происходили на небе между Богом и Чертом и придавали всему расширительный характер, философскую глубину. Очень много местечкового юмора, играется жанр Мальковским в роли еврея при атамане. Собрались на 5 минут, разрешили играть вечером 6 и 10 вместо «Материнского поля», которое они не успели возобновить.

Из Театра Станиславского поехали в «Современник» на «Большевиков». Лит официально так и не разрешил, но произошло то, что «потрясло» театральную общественность. 5 ноября Ефремов «бросился к ногам Фурцевой», которая позвонила Романову — начальнику Главлита, тот ей сказал (это мне рассказал в антракте Кошелев — помощник Владыкина), что как Главлит, следящий за сохранением государственной тайны, он претензий не имеет, но вот политически у них сомнение. И тут Фурцева сказала, что берет эту ответственность на себя. Говорят, Ефремов просто разрыдался. И вот мы смотрим спектакль. Очень страстный. Вот какие были те, кто делал революцию, — умные, талантливые, знающие, преданные, самоотверженные, бескорыстные, единые, чистые. Что же мы сделали с детищем их рук и умов, с делом, за которое они отдали свои прекрасные жизни? Кто же мы такие сами? Да, этот спектакль на 10 голов выше и «Декабристов» и «Народовольцев», понятно, что ради этого спектакля и затевалась вся трилогия. После просмотра — обсуждение.