Дневник плохой мамаши - [41]

Музыка затихла, и у меня в голове послышался голос. Он говорил: «Не дергайся. Самое страшное, что могло случиться, уже случилось. Что она тебе сделает? Разве что накричит. Но ты к этому давно привыкла. Это тебе как с гуся вода. Не забывай: вы теперь равны — по крайней мере в данной ситуации. Поговорите как женщина с женщиной. Она не может обвинить тебя ни в чем, в чем бы сама не была виновата. Успокойся и говори первое, что придет тебе в голову».

* * *

Восемнадцать лет назад я сидела за столом вся в слезах, а рядом стояла на коленях бабуся. Она пыталась взять меня за руку, но я не давалась. Она повторяла: «Все будет хорошо, я о тебе позабочусь». А я ей кричала: «Господи, ну КАК такое могло случиться?» Она была напугана — я ее затерроризировала с тех пор, как отец умер, — напугана, но в то же время очень уверена. Очень.

* * *

Я была готова. Все, что я говорила дальше, казалось, говорю не я.

* * *

— ДУРА!

Шарлотта вытащила наушники. Лицо у нее было странным. По крайней мере стыд на нем точно не был написан.

— Господи, только не начинай…

— Что значит «не начинай»? Я не могу поверить своим глазам! — Я в ярости указала на ее живот. — Моя дочь оказалась такой дурой, такой… такой… распущенной дурой!

Она отложила книгу и распрямилась — как будто специально, чтоб покрасоваться.

— Как ты? Точно такой же, как ты, мама. Забыла?

Сидит спокойная, как черт знает что! Мне хотелось ее придушить голыми руками.

— Нет, не забыла! В том-то и дело. Я стольким для тебя пожертвовала, и что теперь? Такой плевок в душу! — Я стиснула кулаки так, что ногти вонзились в ладони. — Я думала, ты научишься на моих ошибках! Я думала — Господь свидетель! — что если я хоть чему-то научила свою дочь, так это как не испортить себе жизнь…

— Так, как ты ее испортила?

— Вот именно!

Она смотрела на меня с такой злобой, как будто это я перед ней провинилась.

— То есть ты жалеешь, что я родилась? Разве не это ты мне пытаешься объяснить все семнадцать лет моей жизни?

Скольким я пожертвовала, и все напрасно…

— Я этого не говорила.

— Говорила. Значит, мы обе хороши, так?

Ее вопрос повис в звонкой тишине.

Вдруг Шарлотта швырнула свою книжку в стену, сбив со стола стакан с ручками. Они рассыпались по столу. В ту же секунду в комнату вошла бабуся. Глаза от ужаса огромные. Она протиснулась мимо меня и подошла к кровати.

— Ну что ты, девочка моя? — Она обняла Шарлотту за плечи.

Тут я вообще озверела. Кого тут надо жалеть?

— УЙДИ от нее! — Обе вздрогнули, но остались сидеть. — Это все ТЫ! — закричала я бабке. — Это ТЫ виновата! Если бы не ты, мы бы не сидели в таком… Выметайся отсюда, дай нам поговорить!

Они еще ближе придвинулись друг к другу. Бабка наклонилась и положила руку на ее живот.

— Не говори глупости, Карен, — пробормотала бабуся.

Я еле сдержалась — так хотелось ее ударить.

— Глупости? Кто у нас вечно говорит глупости? Здравомыслящая ты наша! Целыми днями только и пакостит, а я хожу и за ней убираю. Удивительно, как я еще не рехнулась!

— Ты уверена, что нет? И во всяком случае бабушка тут ни при чем. Она не виновата.

Челка у нее скрывала пол-лица, но даже так было видно, что она не сдастся.

— Да? Ни при чем? Тогда я тебе кое-что скажу, о чем ты не догадываешься.

— Карен, — слабо запротестовала бабка.

Я на нее даже не взглянула.

— Во-первых, это она отговорила меня от аборта. «Не торопись, — сказала она мне. — Рожай спокойно, а потом, если решишь, что ребенок тебе не нужен, отдашь. Многие женщины будут счастливы взять его себе». И конечно, она знала, что, когда ты родишься, я уже не смогу тебя отдать. Она обещала за тобой присматривать…

— И присматривала!

— Иногда. Вообще не в этом дело. Она заставила меня передумать! Она испортила мою жизнь! А ведь я собиралась многого добиться…

— Мам, смени пластинку, — ядовито сказала Шарлотта. — Мы все знаем, что ты сама все испортила. Никто тебя не заставлял. Тут даже отца винить нельзя.

— Много ты понимаешь. Тебе еще даже нет восемнадцати. Доживешь до моих лет, тогда поймешь, что жизнь прошла и уже ничего не исправить. Вот тогда и посмотрим, как ты заговоришь о навязанных тебе решениях.

Правильно в литературе пишут: действительно бывает, что красный туман застилает глаза. Только еще в ушах шумит. И сердце бьется сильно-сильно, толкая по всему организму волны бурлящей крови. Я шагнула вперед, пошатнувшись, и указала на бабку.

— И вообще она мне не настоящая мать.

Бабуся уткнулась Шарлотте в плечо. Я думала, такая новость ее повергнет в шок, но она осталась совершенно равнодушной.

— Ты слышала, что я сказала? Меня удочерили. Она — не моя мать.

— Ну и что. Какая разница, если она тебя вырастила? Тебе не кажется, что она и должна считаться твоей матерью? — Она часто дышала и цеплялась за бабусю; та закрыла глаза. — По крайней мере, ты была ей нужна, чего я не могу сказать о себе и своей матери. По-моему, ты слишком удобно устроилась. А теперь не могла бы ты выйти из моей комнаты? Мне надо следить за давлением.

* * *

К моему удивлению, мама вышла. В какой-то момент мне уже показалось, что она меня ударит. Либо что удар хватит ее. Она вся покраснела, и глаза стали просто безумными. Правда, у меня у самой бешено колотилось сердце и в горле пересохло.