Дневник Микеланджело Неистового - [25]

* Фра Филиппо Липпи (ок. 1406-1469) - живописец флорентийской школы, монах. Его работам свойственны мягкость пластических решений, плавность линеарных ритмов, светотеневая насыщенность колорита: "Коронование богоматери" (Уффици, Флоренция), "Поклонение младенцу" (картинная галерея Берлин-Далем).

* Агостино ди Дуччо (ок. 1418-1481) - флорентийский скульптор, автор тончайших по исполнению рельефов (надгробия и рельефы в храме Малатесты, Римини).

* Андреа Контуччи, прозванный Сансовино (1460-1529) - флорентийский скульптор и архитектор, работавший также в Португалии; скульптурная группа "Богоматерь с младенцем и св. Анна" (церковь Сант'Агостино, Рим).

Каждый уголок и каждая улица во Флоренции имеют свою неповторимую историю. Точно так же и моя мраморная громадина могла бы порассказать немало интересного о перипетиях зависти и соперничества, об огорчениях и несбывшихся надеждах не одного поколения ваятелей как прошлого, так и настоящего века, который уже начался. Сентябрь 1501 года.

* * *

Изредка вспоминаю о контракте, подписанном с кардиналом Пикколомини. Идея изваять Давида из доставшейся мне мраморной глыбы заполонила меня целиком, вытеснив все прочие помыслы и желания. Порою испытываю горечь при мысли о том, что не в силах выполнить взятое обязательство. И если пожелание кардинала не будет удовлетворено, виною тому мой Давид.

Меня можно было бы упрекнуть, что берусь за новый заказ, не выполнив предыдущий. Но я подписывал контракт на изваяние скульптур для семейного алтаря Пикколомини, не будучи еще уверен до конца, что мои тайные надежды сбудутся и мраморная глыба Попечительского совета достанется мне. Когда художник лелеет мечту сотворить значительное произведение, чему способствуют обстоятельства и средства, неужели он должен отказываться от своих стремлений ради ранее взятого обязательства, которое уже не отвечает ни его настрою, ни идеям? Если бы заказчики понимали это, художники были бы избавлены от стольких треволнений. Что греха таить, ведь мы подписываем контракты в силу необходимости, а не для того, чтобы они держали нас в узде. Будь у меня денег в достатке, я бы работал в свое удовольствие без всяких контрактов, не прося ни гроша у заказчиков. Работал бы для себя и одновременно для всех. Любой контракт - это петля, ограничивающая нашу свободу. А я противник всяких ограничений и всегда хочу оставаться свободным человеком - или хотя бы иметь возможность считать себя таковым.

И все же, если оставить в стороне эмоции и перевести разговор на деловую основу, пожалуй, трудно найти мне оправдание. Неужто я противоречу самому себе? Нет, но что там ни говори, а, обвиняя меня в забвении долга, кардинал Пикколомини прав. Впрочем, правы всегда люди благоразумные и осмотрительные, к каковым я не принадлежу, поскольку поддаюсь порывам вдохновения и тешу себя надеждой.

Чтобы положить конец непрекращающимся угрозам со стороны семейства Пикколомини, нынче пригласил к себе в мастерскую Баччо да Монтелупо *. Поручу ему изваять эти статуэтки. Пусть работает под моим началом (пока, разумеется, у меня не пропадет охота возиться с ним), следуя рисункам, которые передам ему. Более этого я уже ничего не в состоянии сделать, чтобы угомонить назойливых заказчиков. Их мрамор меня более не устраивает. Мне нужны громады, которые множили бы мои силы и будоражили воображение. Дни и ночи напролет я занят мыслями только о моей мраморной глыбе. И пусть Пикколомини со своим кардиналом угрожают мне, сколько им вздумается. Ноябрь 1501 года.

* Баччо да Монтелупо, Бартоломео Синибальди (1469-1535) - флорентийский скульптор и архитектор: "Распятие" (Сан-Лоренцо), "Св. Иоанн" (церковь Орсанмикеле, Флоренция).

* * *

Еще мальчишкой я впервые увидел эту мраморную глыбу на строительном дворе Попечительского совета собора. В ту пору я работал над "Битвой кентавров с лапитами" в садах Сан-Марко. Громада поразила меня с первого взгляда, и я уже не мог не мечтать о ней. Часто приходил в этот двор, садился подле глыбы, нежно проводил по ней рукой и мысленно рассекал ее. Возможно, в те минуты я даже разговаривал сам с собой.

Я не расстался с ней и позднее, когда шесть лет назад отправился в Рим. Эта ноша не подавляла меня своим весом. Она была легче мраморного монолита, из которого я высекал фигуру Богоматери, хотя превосходила его своими размерами. Даже работая над "Пьета", я не переставал думать о моей глыбе. Боже, как я боялся, что лишусь ее и глыбу передадут другому. Какая это была мука. Уже тогда я мечтал высечь из нее исполинское изваяние, дотоле невиданное и вообразимое разве что во сне. Я горел желанием сотворить нечто такое, что принадлежало бы моему времени и будущему. В моем воображении рисовался юный герой, полный сил. Бесстрашный защитник флорентийцев. Символ свободы в извечной непримиримой борьбе с тиранами.

Затем я вернулся во Флоренцию. Но мысли о мраморной глыбе и образ героя не покидали меня. Помню, что, прежде чем направиться к отчему дому, я решил пройти мимо Попечительского совета собора. Как я боялся, что не увижу глыбу на прежнем месте. Ведь такое сокровище могли украсть. Но я нашел ее лежащей на земле под навесом в том же углу, где видел ее в последний раз. Она горделиво выделялась своими колоссальными размерами среди прочих груд мрамора, наваленных по всему двору. При виде ее меня начало трясти как в лихорадке, лоб покрылся испариной, я был весь в огне. Верроккьо и сам Донателло были когда-то влюблены в эту громадину. Но никто еще не пылал к ней такой жгучей страстью, как я.