Дневник Дейзи Доули - [32]

Будучи дочерью ученого, я никоим образом не могла похвалиться таким аристократическим происхождением, не была я и богатой наследницей, однако, поскольку мои родители отличались крайней старомодностью и в семье налицо были запущенный загородный дом, некоторое чудачество и разведение породистых собак, то я худо-бедно вписывалась в аристократический кружок Джулиуса. Я назубок знала их манеру одеваться и вести себя и умела ее соблюдать. Представители этой аристократии никогда не носили ничего слишком модного, слишком нового или слишком дорогого. Не приветствовались сильный макияж и дорогие цацки напоказ. Допустимо было носить только фамильные украшения, а у меня, к счастью, были мамины жемчуга. Нужно было уметь поддержать непринужденный разговор со старой полоумной тетушкой или бабушкой — за бокалом невероятно крепкой «кровавой Мэри», в воскресенье, средь бела дня. В гостях нужно было всегда оставлять щедрые чаевые горничной, повару, домоправительнице, даже хозяйке, если семья, где ты гостишь, переживала не лучшие времена. Да, я, безусловно, была чужой этому кругу, но умела под него подделаться, меня можно было спокойно вводить в эту компанию, потому что я умела себя в ней вести и знала, что у них комильфо, а что нет, однако своей я себя среди этих людей никогда не чувствовала. Среди бесконечной экстравагантности и беззаботной фривольности, среди всех этих балов, коктейлей и шампанского мне было ужасно одиноко.

И едва я впервые взглянула в печальные карие глаза Джулиуса, мне показалось, будто я падаю в глубокий колодец точно такого же одиночества, как и мое. Мне никогда раньше не случалось изведать такого моментального узнавания, такого, знаете, узнавания на клеточном уровне, когда еще толком не знаком с человеком и о нем ничего конкретного не известно. Конечно, все знали, кто такой Джулиус Вантонакис, потому что он был отпрыском одной из богатейших семей греческих судовладельцев в мире. Газеты то и дело печатали какие-нибудь байки о свершениях его родственничков на мировой арене. А в аристократические круги Джулиус проник благодаря тому обстоятельству, что его мать была светской красавицей и тем самым подарила ему пропуск в высший свет, куда за одни лишь деньги (даже за миллиарды) не принимают.

Лет за десять до нашего знакомства разразился скандал, потому что Джулиус вступил в яростное соперничество со своим братом Пирсом — соперничали они из-за контроля над семейной империей. Поразительно: Джулиусу тогда едва исполнилось двадцать, и все же после длительной публичной междоусобицы он вышел в победители. Большинство людей его боялось, потому что еще тогда он проявил недюжинную и жесткую деловую хватку, а что касается жестокого обращения с другими, то в этом месте у Джулиуса просто недоставало такой маленькой детальки, как мораль. Не встроили. Но я с самого начала ничуть его не боялась, потому что в первую же секунду ощутила, что между нами зарождается какая-то необъяснимая и тесная близость.

Один из первых вопросов, который я ему задала тогда, на вечеринке, был таким:

— Ну, и каково это — быть состоявшимся человеком?

Джулиус с непроницаемым видом ответил:

— Затрудняюсь вам это объяснить, поскольку ни секунды в жизни не был неудачником. — Он помолчал. — Я всегда добиваюсь победы, потому что чую кровь в воде.

Если эта реплика была рассчитана на то, чтобы оттолкнуть меня, она не подействовала.

— А вы не думаете, что у акул тоже есть чувства? — поинтересовалась я. — То есть почему бы акулам не иметь чувства, если даже верблюды плачут от одиночества?

Джулиус посмотрел на меня внимательнее: я его заинтриговала. От него исходила волна сильнейшего одиночества, я прямо кожей ее чувствовала. В отличие от всех этих лощеных красоток, которые увивались вокруг него, я-то сразу поняла, что на самом деле, в глубине души, он человек тонкий и ранимый и стыдится этого.

Его мать Амелия, хрупкая английская роза, покончила с собой, когда Джулиусу было девятнадцать. Я всегда думала, что он боялся любви, потому что ощущал самоубийство матери как предательство. Если она, которую он так любил, смогла его бросить, то чего ему оставалось ожидать от других женщин?

Джулиус был крайне непредсказуем и загадочен по части настроений и эмоций, но, возможно, именно это меня и привлекало. То он был открытым и душевно щедрым, а в следующее мгновение вдруг делался замкнутым и захлопывался, как шкатулка. Одиночество его было ощутимо чуть ли не на физическом уровне. Настоящая дружба (а не просто мимолетные любовные отношения, возобновляемые от случая к случаю) возникла между нами потому, что нас связывало нечто общее — как если бы у нас был свой секретный шифр или мы обладали какими-то тайными знаниями об устройстве мира и воспринимали его одинаково. По идее, такие отношения должны были бы восприниматься как надежные и безопасные, однако для Джулиуса риск был слишком велик, потому что я напоминала ему покойную мать. Не внешне, нет, конечно, где уж мне до этой хрупкой светской красавицы! Природа, возможно, одарила меня изящными руками и щиколотками, однако все остальное скрывалось под толстым слоем жира — особенно бедра, так что какая уж тут хрупкость. Скорее, Джулиуса трогало то, что я, как и его мать, относилась к нему с романтическим оптимизмом. Как-то он сказал, что ему кажется, будто он давно меня знает, но тут же обесценил комплимент, добавив: «Может, это потому, что моя мать, как и твоя, весной по утрам выходила в сад в халате, чтобы срезать увядшие нарциссы, летом всегда носила величественные соломенные шляпы и к тому же тоже обожала такс».