Дневник А.С. Суворина - [65]

15 марта.

Я совсем расклеился. Вспыльчивость становится прямо сумасшедшей. Я не могу удержаться, чтоб не вспылить, не наговорить всякого вздора и обидных слов. Это делает меня невыносимым. Я сознаю это. Даю себе слово воздерживаться и при первом же случае все забываю. Никакой злопамятности у меня никогда не было. И теперь вспылить и через минуту готов просить прощения. Однако, его не просишь, и это скверно. Кончится тем, что порвется сосуд, и отправишься туда, откуда не приходят. Мне тяжело становится от бессилия работать. Напряжение утомляет и становишься никуда не годным. Сегодня накричал на Плющика. Я видел, как он взбесился сам. Этот чиновник сованьем своего носа всюду сделался мне невыносимым.

2 апреля.

Александра Никол., изд. «Игрушечки», рассказывала мне в кн. магаз., что она только что приехала от Л. Н. Толстого. Он получает угрожающие письма, одно от какого-то духовного братства, другое —  от человека, который писал: «я — христианин. На меня выпал жребий, убить вас. Я возьму на себя этот тяжелый грех, и вы будете убиты 3 апр.». Льва Николаевича это тревожит, особенно в виду того, что на днях он шел по улице, к нему подходит человек и спрашивает: «Какого вы мнения о чуде в Курске?» — «Это дело моей совести, отвечал Толстой». Человек поглядел на него и ушел далее. Вероятно, это дикие угрозы, или шутка чья нибудь, или ненависть, ограничивающаяся словами. Меньшиков поехал вчера к Толстому…

* * *

Разговор о Лескове, его лицемерии, жестокости. «Ты о Христе пишешь, а сам — чорт чортом, только рогов недостает», — сказала ему девочка, его приемыш, которой он дал две пощечины за то, что она завила себе волосы.

* * *

Холева сказал в одной речи: «Государственная тайна здесь оканчивается, начинается тайна корсета». Другой адвокат: «Это — гвоздь дела, который мы разберем психологически». Это гвоздь то?

* * *

Один почтовый чиновник промочил пролитою водою на несколько рублей почтовых марок и с отчаяния, что заплатить нечем, пошел и повесился.

3 апреля.

Из «Всеподданнейшего отчета тверского губ. д. с. с. Павла Дм. Ахлестышева» за 1896 г., стр. 17–18:

«Для характеристики двух партий — либеральной и крестьянской — возможно указать на земские прения по поводу народного образования. Когда один из либералов, гласный новоторжского земского собрания Малевский-Малевич, указал на то, что министерский каталог книг для народных библиотек состоит из плохих книг, и ходатайствовал о пополнении его массою книг, очевидно неудобных, недоступных для народного чтения, как напр., соч. Салтыкова (Щедрина), книги под заглавием «Фабрика, что она дает населению и что она берет»; «Торгово-промышленные стачки» (Д. Пихно); «Протекционизм или теория происхождения богатства от непроизводительности труда» (Вильяма Грегам Соммера): «Основания политической экономии» (Джона Стюарта Миля); «Начала политической экономии» (Рикардо); «История экономического быта Великого Новгорода» (А. П. Никитского); «Переселения в русском народном хозяйстве» (А. А. Исаева); «А. М. Унковский и освобождение крестьян» (Г. Джаншиева); «Государственный строй С. Амер. Соед. Штатов» (А. Шенбаха); «Запросы народа и обязанности интеллигенции в области умственной развития и просвещения» (А. С. Пругавина); «Что такое женская эмансипация» (Кеттлер); «Основы судебной реформы» (Г. Джаншиева) и указал между прочим, на книгу «Гражданский брак» Суворина, — то крестьяне громко восстали против этого предложения, настаивая на приобретении книг по каталогу министерства, причем высказали, что «крестьянину нужно жить по церковному браку, а не по гражданскому». Тем не менее предложение это прошло незначительным большинством голосов».

Что это за фраза: «Местное население тяготится режимом либеральной партии»?

Любопытно, что такие лживые доносы пишет губерн. Ахлестышев. Чего ему надо, дураку?

15 апреля.

Хотел ехать в Париж, куда приехал Чехов из Ниццы, но заболел и сижу дома. Читал об эпилепсии Ковалевского, все по поводу Самозванца, и Ломброзо.

* * *

Если мигрень — форма эпилепсии, то и я эпилептик. Взрывы гнева и проч., и проч. До 7 лет включительно у меня были эпилептические припадки. Потом головные боли лет с 17-ти, сначала редкие, потом почти ежемесячно. Только в последние годы, со старостью, реже.

27 апреля.

Париж. Здесь я с 20 апреля. Выехал 18, в суб. Здесь Чехов. Все время со мной. Он мне рассказывал, что Короленко убедил его баллотироваться в члены Союза Писателей, сказав, что это — одна формальность. Оказалось, что среди этого Союза оказалось несколько членов, которые говорили, что Чехова следовало забаллотировать за «Мужиков», где он, будто, представил мужиков не в том виде, как следует по радикальному принципу. Поистине, ослы — эти господа, понимающие в литературе меньше даже, чем свиньи в апельсинах, и эти свиньи становятся судьями замечательного писателя! Вот она, эта толпа, из которой выскакивают бездарные подлецы и руководят ею! «Меня чуть не забаллотировали»,— говорил Чехов.

* * *

Вчера были выборы в Палату Депутатов. Избран Дрюмон в Алжире, забаллотирован Рейнак. Дрейфусарам не повезло. Смешно мне было говорить с Де-Роберти, который в «синдикате», как он выражается. У Щукина он говорил об этом деле с таким пафосом, что можно было подумать, что дело идет о самых драгоценных его интересах. Онегин смеялся над ним, что он хлопотал о том, чтоб попасть в свидетели по делу Золя. Он будет показывать, что Золя честный человек, точно для этого надо свидетельство Де-Роберти, и что Россия сочувствует Золя. Комедия! Я спросил его, видел ли он Золя? — «Видел». — «Чтож он говорил что-нибудь о Дрейфусе?» — «Он говорил, что убежден в его невиновности». — «Ну, а доказательства?» — «Доказательств он не имеет».