Дневник 2002–2006 - [5]
24 марта
В метро. Ехал от родителей. В метро, прямо напротив меня сел крайне симпатичный парень. И я не знал, куда мне спрятать свой похотливый взгляд.
Порой получасовая поездка становится изощреннейшей пыткой, потому что хочется с кем-нибудь познакомиться, а не знаешь, какова будет реакция другого человека, не знаешь, как это сделать и проч. Банально и печально: ежедневно имеешь тысячи возможностей изменить что-нибудь в своей жизни или ничего не менять, но надо сделать тот или иной выбор, и выбирать чрезвычайно сложно.
25 марта
Пожалуй, Вейнингер прав: «Женщина есть ничто. Мужчина не может и не должен любить ничто. Только ничто способно полюбить ничто».
26 марта
Бодлер утешает: «Чем больше человек просвещается в искусстве, тем меньше в нем похоти». Значит, книги вполне могут стать эрзацом секса.
Nocturna versate manu, versate diuma.
В Москве сегодня была гроза.
27 марта
«Ученый вел уединенный образ жизни. Совершать многочисленные путешествия, походы в горы, ежедневные долгие прогулки его толкала тревога, которая охватывает домоседа, недовольного собой, пытающегося убежать от себя. У него было много знакомых, друзей, но не было семьи. Он любил общество женщин и страшно боялся их. Он льстил себе ролью всеобщего наперсника, «платонического Дон-Жуана» и мучился от комплекса сексуальной неполноценности. Основным занятием Амьеля было чтение — торопливое, жадное, бессистемное. Каждый день он просматривал полтора десятка газет и журналов, пять-шесть научных сочинений, стихи, романы. Уже после тридцати лет он стал сетовать на память, жаловаться, что от массы прочитанных второпях книг ничего не остается. Амьель был прекрасным собеседником. Статьи он писал с огромным напряжением, жаловался, что ему трудно организовывать материал. Желая быть всем: писателем, моралистом, психологом, эстетиком, философом, богословом, он был никем: читателем, интеллигентом, сверхквалифицированным потребителем культуры, тем, кто своим существом обеспечивает ее высокий уровень — и страдает от ощущения собственной ненужности. Жанр дневника — ловушка для автора. Многие авторы дневников жалуются на нехватку любви, ощущение неприкаянности, ненужности. Они сироты — в физическом и духовном смысле. Уход в себя — это уход от мира. Автор дневника управляется словами, а не вещами. Окружающие его физические объекты — лишь символы, знаки. И это становится причиной духовного кризиса: всякое понятие при логическом анализе переходит в свою противоположность. Личный дневник стремится уничтожить все другие произведения, вобрать их в себя. Амьель описывает свой дневник как наркотик, иссушающий душу, превращающий в сомнамбулу, переносящий из мира людей в мир грез. Дневник — это овеществленная память, он позволяет автору увидеть прежнего себя, сохраняет его образ для читателя. И он же разрушает естественные механизмы памяти, навязывает автору присутствие человека, которым он давно уже перестал быть. Дневник препятствует ретроспективному самоосмыслению, ибо, чтобы вспомнить, надо забывать. Дневник мешает нормальной эволюции характера. Нерешительность приводит к духовной всеядности, открытости к чужим влияниям, рождает созерцательное отношение к культуре, миру. Наблюдающий за собой делается эгоистом, ему не нужен другой; человеческие чувства гибнут. Дневник, отнимающий большую часть времени, заменяет жену, исповедника. Чем сильней очеловечивается дневник, тем больше деперсонализируется автор. Личный дневник рождается из комплекса неполноценности».
(Строев А. Ф. Романская литература второй половины XIX в. Творчество Анри Фридерика Амьеля // История швейцарской литературы. Том II. М., 2002. Стр. 245)
«Этот взрыв в кабинете твоей любовницы-врача устроила я и мои новые сёстры-феминистки! Они тоже знают, что психоанализ — это антифеминистическая, фаллокоратическая теория. Психоаналитики хотели уничтожить женщин. Женщины для них — ничто! С психоанализом надо бороться самыми радикальными способами… А теперь прощай…»
«Ты уходишь?»
«Конечно, а что мне еще делать? А от тебя я вообще ухожу навсегда!»
«И неужели ты оставишь меня здесь? Прикованного наручниками к батарее?»
«Конечно, — услышал в ответ Артем, — более того, — возбужденно продолжала Настя, — ты не будешь долго мучаться. Я открою газ на кухне. Так что когда твоя манда-психоаналитик вернется домой и включит свет в прихожей — квартира взлетит на воздух! Впрочем, надеюсь, ты задохнешься и сдохнешь до того, как это произойдет… Прощай, дорогой».
«Постой!», — в ужасе закричал Артем.
Но Настя никак не прореагировала. Она решительно пошла на кухню и открыла газ на всех четырех конфорках. А вскоре Артем услышал, как хлопнула за Настей входная дверь.
Газ с тихим шипением начал заполнять квартиру.
[© Татьяна П***а. «Танец окровавленных лебедят». М., 2002 г. Стр. 176. (Серия «Королевы иронического детектива»)]
30 марта
Разбирал шкаф с одеждой и обнаружил сиреневые шорты, сиреневую толстовку, много голубой одежды и голубые замшевые ботинки. Не переношу сиреневый и голубой цвета, однако как истинный гомосексуалист испытываю к ним подсознательное пристрастие.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Второй том дневника Александра Маркина, московского филолога-германиста, специалиста по творчеству Альфреда Деблина.Мать насмерть застирала младенца в стиральной машине! Женщина годами прятала трупик новорожденного в морозилке! Повседневность Маркина колеблется между трагедией и мелодрамой. Современная московская версия «Физиологии Петербурга». Патография постсоветской жизни.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.