Дневник 1905-1907 - [6]

«…оставшиеся после смерти Кузмина рукописи были переданы решением суда проживавшей с ним в одной квартире В. К. Амброзевич (она была в течение многих лет его домохозяйкой и иждивенкой), а душеприказчиком был назначен ее сын, писатель Юрий Юркун. <…> Сейчас положение такое: Юркун был арестован в феврале этого года; мать его умерла; в данное время он выслан и имущество его конфисковано[26] <…>. Разрешите мне перечислить хоть приблизительно то, что, по моим сведениям, было вывезено из квартиры вместе с библиотекой:

1). Рукопись мемуаров Кузмина[27].

2). Рукопись исторической драмы «Нерон» и целый ряд ненапечатанных стихов и прозы и черновиков.

3). Часть кузминского архива (письма, рецензии, фотографии).

4). Рукописи Юркуна (воспоминания о Маяковском, о Кузмине, пьесы и рассказы).

5). Музыкальные произведения Кузмина, а также ряд дневников неизвестных лиц, имеющих исторически-бытовое значение.

К сожалению моему, мне неизвестно, куда все это имущество было направлено и какова будет его дальнейшая судьба. <…> Конфискация библиотеки и архива была произведена 8 октября 1938 года»[28].

21 апреля 1939 года Бонч-Бруевич направил в Управление НКВД Ленинграда следующее письмо:

«Я получил в конце 1938 года письмо от одной из почитательниц умершего поэта М. А. Кузмина, что библиотека и архив М. А. Кузмина, которые перешли после его смерти Ю. Юркуну (адрес: Ленинград, Дзержинская линия, ул. Рылеева, 17, кв. 9), был<и> конфискован<ы> ввиду того, что этот Юркун оказался прохвостом и был изъят из обращения органами НКВД.

Поэт М. А. Кузмин принадлежал к упаднической школе литераторов конца 19 — начала 20 <века>. Но целый ряд его работ, особенно переводных, очень интересны и значительны. Мне сообщают, что среди рукописей, которые были конфискованы, находились: рукописи — мемуары Кузмина, историч<еская> драма „Нерон", до сих пор не напечатанные, и целый ряд неопубликованных стихотворений и прозы, а также его черновики; письма Кузьмина; рукопись с воспоминаниями о Маяковском; рисунки современных и старых художников, гравюры и литографии; большое количество материалов по быту, театру, цирку, виды русской провинции, старого Петербурга, материалы по революции; оригиналы рисунков, а также фотографии и пр., и т. п.

Ввиду того, что в нашем Государственном литературном музее имеется довольно значительное количество материалов умершего поэта Кузмина, нам бы очень хотелось, чтобы и этот фонд также был прислан нам для воссоединения его с тем, что у нас уже имеется. Если Вы находите возможным это сделать и если эти материалы не имеют никакого значения для НКВД как такового, то я очень просил бы не отказать эти материалы нам прислать или почтой, или железной дорогой, смотря по их объему. Если же Вы находите нужным, чтобы для этого приехало особое уполномоченное лицо для приемки их, то прошу нам об этом сообщить, и мы такое лицо командируем в Ленинград.

С коммунистическим приветом.

ДИРЕКТОР ГОСЛИТМУЗЕЯ Влад. Бонч-Бруевич»[29].

Ответа на письмо директора Гослитмузея не последовало. Но о сгинувших в недрах кровавого ведомства тетрадях дневника продолжали ходить легенды. 8 декабря 1938 года Э. Ф. Голлербах передавал в своем дневнике содержание разговора с А. Д. Радловой: «Сокрушение о пропавших дневниках К<узмина> за последние годы (позже я узнал, что пропала только одна тетрадь, остальные были в свое время скопированы на машинке и где-то сохранились, как и большая часть других рукописей К<узми>на»)[30].

По наиболее правдоподобной версии, часть рукописей вывалилась на лестнице из прорвавшегося мешка, в котором уносили бумаги Юркуна вместе с остатками архива Кузмина, и таким образом сохранилась у О. Н. Арбениной — с тем чтобы погибнуть в блокаду, за немногим исключением (вероятно, отдельные тетради были скопированы еще до ареста Юркуна). Уцелевшие фрагменты воспроизводились в публикациях последнего времени[31]. Однако есть сведения, что еще в 1970-е годы исследователям были доступны и другие части дневника, а стало быть, не исчезает надежда обнаружить новые страницы этого уникального документа.

Н. А. Богомолов, С. В. Шумихин

Дневник 1905 1906 1907

1905

Титульный лист первой тетради дневника М. Кузмина. Автограф

22 августа 1905 года. Удельная[32].

Когда я в среду на прошлой неделе, приехав на городскую квартиру, узнал, что Гриши с Успенья, когда мы с ним довольно сухо расстались, не было, то я подумал, что это отчасти развязка, и мне сделалось легко от этой мысли. Поэтому, когда я в субботу приехал с Сережей в город и дворник, отдав мне письма от Чичерина, сказал, что ключ взят и на квартире меня дожидаются, я несколько растерялся. Я сказал Сереже, что должен остаться, постараюсь быть у Екатерины Аполлоновны до часу и неизвестно, приеду ли. Чека не было^{1}, у меня было только несколько серебра с Гришей до понедельника. Оказалось, что в среду он был тотчас после меня, ночевал с четверга на пятницу один, весь залеж булок подъел, керосин и свечу пожег и оставил мне письмо, где, право, трогательно было описано, как он приходил несколько раз без меня, ночевал один, приходил под вечер смотреть, не освещено ли у меня окно, уходил на Остров, «поплакав». Конечно, в письмах все выходит трогательнее. Я тотчас послал его за булками и колбасой; денег совсем не было. Чичерин писал, что «нужно быть суровым к себе, вспомни бедствования франц<узских> эмигрантов, такое время, близок страшный суд» и т. д. Гриша места не нашел, но было очень весело пить чай и болтать, особенно когда, увидав, что денег всего 25 к., я придумал пойти закладывать ложки и кольца. Я уже вытащил их из ларца и приготовил, чтобы нести; в ожиданьи мы легли побаловаться, как вдруг звонок; почти голый я взял у почтальона через цепь письмо. Ура! чек. Гриша сидел еще совсем голый на своей красной рубашке, как Нарцисс, болтая ногами, на сундуке. Я помчался в банк, потом к Петрову за покупками. Вернувшись, мы пошли обедать в Мариинскую