Дневник 1905-1907 - [176]
17_____
Тепло, хорошо. В типографии ничего. От сестры милое письмо. У Наумова было беспокойно, но бесконечно мило и любовно. Несколько раз он был готов вдруг целовать меня, но сидел дежурный юнкер. Кончаю «Анну Мейер». Просматривал старые планы: тихо, мирно, зовет к работе. Сидел с Ел<еной> Ив<ановной> и Ольг<ой> Павл<овной>; пришел Сомов; только что я поднялся, пришли сказать, что пришел Потемкин. Пришел, чтобы быть со мною еще раз, говорит, что давно этого хотел, не хотел, чтобы я уходил. Наверху читал рассказ, пели. Мои друзья мне дороги; с такими костылями можно идти на небо>>{949}. Спал неплохо, но проспал; не могу наладиться.
18_____
Ездил, будто к вечерне, в замок. Что-то лесковское есть теперь в моем положении. Пришел Тамамшев. Марья Петровна уехала в Нижний. Поднялся наверх на минуту, поехал все-таки к Валечке. Были Бакст и Потемкин, потом Сомов и Дягилев; я все вспоминал вчера, когда здесь сидел В<иктор> А<ндреевич> и все было по-другому, и мне было грустно почти до слез. Что все мне без него! держит он меня крепкими цепями. Уехал с Дягилевым, Сомов сбежал раньше.
19_____
Был опять у своей вечерни; я бы не мог теперь не видеться каждый день. Ехал с Елиз<заветой Н<иколаевной>. После обеда ходил к Чичериным просить шубы, которые оказались отправленными в Покровское; болтали; едят постное, в черном. Заходил купить кое-что, поднялся к Ивановым, играл «Алекс<андрийские> песни», Бетховена. Минцлова просила купить ей ладану. Модест спустился ко мне, благословлял меня, я же подарил ему складень литой. У меня теперь есть братья и сестры. Но неужели я не попаду к Варе? Не надо никого обижать, но это и дорого, и как же без шубы? Сережа уехал еще в воскресенье. Завтра, клянусь, начну по-новому. Vita nuova. Ни минуты <не> терять.
20_____
Встал поздно; это — не дело. Видел Бакста, вчера меня ждали у Бенуа. Поехал к вечерне. Хотя у него болела голова, был мил и близок; передал поцелуй Модеста. Поехал к Ремизовым, которые уже обедали. Не ел, пили чай, болтали, читал повесть. Сер<афима> Павл<овна> поехала со мной, было весело, заезжал за баранками. Затопил печку, пили чай, пошли наверх. Все музицировали. Анна Руд<ольфовна> хотела мне что-то сказать хорошее. М<ожет> б<ыть>, Виктор уедет — это лучше. Я очень мучаюсь, обижая сестру. Я очень светел и спокоен. Письма от Ликиардопуло и Познякова; стихи возможны к Пасхе. То-то было бы хорошо!
22_____
Куда-то пропал день из дневника. Не могу понять, куда я его дел. Встал под колокольный звон рано; ходил к парикмахеру, за папиросами и к милому Наумову, где были брат и мать, было истерически беспокойно. Потом он был мил, как всегда. Открытка от Модеста. После обеда заехал к Нувелю, разболтал ему все, он был импрессионирован, плакал в мой жилет; потом ненадолго зашли в «Вену», где Липкин спрашивал у меня адрес Судейкина. Ехал оба раза мимо милого замка. Что-то будет?
23_____
Опять мороз и солнце. Был ласков и укреплял меня. Но вечером опять напала тоска, звонил три раза к Леману, видел Веру и Сергея. Несколько успокоился, писал письма. Пришел Леман, говорил поразительные вещи по числам, неясные мне самому. Дней через 14 начнет выясняться В<иктор> А<ндреевич>, через месяц будет все крепко стоять, в апреле — мае огромный свет и счастье, утром ясным пробужденье. Очень меня успокоил. Написал сестре и тете. Завтра пойду наверх. Оба хотим ко всенощной. Да, Леман советует не видеться дней 10, иначе может замедлиться, но это очень трудно. Апрельское утро придет, что бы я ни делал. Проживу до 53 л<ет>, а мог бы до 62—<6>7<-ми>, если бы не теперешняя история. Безумие не грозит.
24_____
Утром заходил к Чичериным, их не было дома; ждал, сидя на полу у шкапа и разбирая книги. На подъезде ветки от елок, будто кто умер. Видел нашего ангела. Поднялся наверх. Была елка, было неплохо, но сидел недолго, чувствуя себя нездоровым>>{950}. Встретил m-me Бенуа, звавшую на елку, но отказался. Там, оказалось, Нувель напропалую сплетничал обо мне и моем отшельничестве. От Модеста открытка. Ивановы очень милы и ласковы, это большое счастье, что они такие соседи.
Без…[320]
25_____
Забегал Леман. Был у В<иктора> А<ндреевича>, он светел, тих, вчера сидел с лампадой в пустой камере, ухаживает за больными, подарили ему новую неудобную палку. Приехал Нувель, сказавший, что Бенуа очень зовут, что у Дягилева ко мне дело и т. д. Поплелся, но плохо сделал. Все мне казались чужими. Сергей Павл<ович> хвастался Нижинским, спрашивал советов, которым не последует. Читал рассказ и стихи, не понравившиеся. Без меня был Позняков, обещавший прийти завтра. Спал плохо, с кошмарами; еще не могу выходить один, без anges gardiens.
26_____
Видел Лемана. В замок не ездил. Боль в голове; неприятно после вчерашнего. Забегал наверх, играл с Сергеем в войну, мирно беседовал. Позняков пришел во время обеда, ждал меня, пил чай, был нежен, обещал прийти завтра вечером. Расположился у дев писать письма, как пришла за мной Вера сверху. Там были Беляевские и потом вся семья Курдюмовых. Ан<на> Руд<ольфовна> говорила, что чистота отношений — деталь, не обязательная всем, но главное не в том. В конце января она вернется. Болела голова. Что-то в замке?
Повесть "Крылья" стала для поэта, прозаика и переводчика Михаила Кузмина дебютом, сразу же обрела скандальную известность и до сих пор является едва ли не единственным классическим текстом русской литературы на тему гомосексуальной любви."Крылья" — "чудесные", по мнению поэта Александра Блока, некоторые сочли "отвратительной", "тошнотворной" и "патологической порнографией". За последнее десятилетие "Крылья" издаются всего лишь в третий раз. Первые издания разошлись мгновенно.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Жизнь и судьба одного из замечательнейших полководцев и государственных деятелей древности служила сюжетом многих повествований. На славянской почве существовала «Александрия» – переведенный в XIII в. с греческого роман о жизни и подвигах Александра. Биографическая канва дополняется многочисленными легендарными и фантастическими деталями, начиная от самого рождения Александра. Большое место, например, занимает описание неведомых земель, открываемых Александром, с их фантастическими обитателями. Отзвуки этих легенд находим и в повествовании Кузмина.
Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872-1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая». Вместе с тем само по себе яркое, солнечное, жизнеутверждающее творчество М. Кузмина, как и вся литература начала века, не свободно от болезненных черт времени: эстетизма, маньеризма, стилизаторства.«Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» – первая книга из замышляемой Кузминым (но не осуществленной) серии занимательных жизнеописаний «Новый Плутарх».
Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872–1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая».«Путешествия сэра Джона Фирфакса» – как и более раннее произведение «Приключения Эме Лебефа» – написаны в традициях европейского «плутовского романа». Критика всегда отмечала фабульность, антипсихологизм и «двумерность» персонажей его прозаических произведений, и к названным романам это относится более всего.
Критическая проза М. Кузмина еще нуждается во внимательном рассмотрении и комментировании, включающем соотнесенность с контекстом всего творчества Кузмина и контекстом литературной жизни 1910 – 1920-х гг. В статьях еще более отчетливо, чем в поэзии, отразилось решительное намерение Кузмина стоять в стороне от литературных споров, не отдавая никакой дани групповым пристрастиям. Выдаваемый им за своего рода направление «эмоционализм» сам по себе является вызовом как по отношению к «большому стилю» символистов, так и к «формальному подходу».
Наиболее полная на сегодняшний день биография знаменитого генерального секретаря Коминтерна, деятеля болгарского и международного коммунистического и рабочего движения, национального лидера послевоенной Болгарии Георгия Димитрова (1882–1949). Для воссоздания жизненного пути героя автор использовал обширный корпус документальных источников, научных исследований и ранее недоступных архивных материалов, в том числе его не публиковавшийся на русском языке дневник (1933–1949). В биографии Димитрова оставили глубокий и драматичный отпечаток крупнейшие события и явления первой половины XX века — войны, революции, массовые народные движения, победа социализма в СССР, борьба с фашизмом, новаторские социальные проекты, раздел мира на сферы влияния.
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.