Дитя урагана - [111]

— Мне бы хотелось, чтобы у нее было кольцо, — сказала она.

— Правильно, мама, — сказал он ей с заговорщическим видом. — Я тоже хочу, чтобы у нее было кольцо.

Он подарил мне кольцо с западноавстралийской жемчужиной, вделанной среди мелких бриллиантиков, и мама пришла в восторг — вот теперь уж, по ее мнению, я была обручена по-настоящему. Но Хьюго принес мне и бабочек, он даже сумел оценить их прелесть, воскликнув при этом:

— Ох, детка, да они просто великолепны!.. Вот здорово! Я рад, что купил их для тебя!

Я сказала ему, что жар нашего чувства подобен цвету этих бабочек, и оно такое же крылатое.

— Но ведь они мертвые! — воскликнул он. — А мы живы!

Его бурные ласки вызывали у меня ощущение, что самое важное на свете — это жить и любить.

Хьюго обсуждал с мамой нашу женитьбу. Он сказал, что, на его взгляд, нам не следует устраивать свадьбу, пока война не кончится. Мне эта церемония вообще была безразлична. Я предупредила его и маму, что буду венчаться только в ратуше или вообще не выйду замуж.

— Ох, милая, — взмолилась мама, — может быть, священник обвенчает вас не в церкви, а под эвкалиптовой ветвью?

— Нет, — сказала я, — ни церкви, ни священников не будет. Для меня это очень важно. Я должна выйти замуж в соответствии со своими убеждениями. Да и вообще я согласна жить с Хьюго без всякой регистрации.

Бедная мама, какое это было для нее испытание! Но ей так хотелось, чтобы я вышла за Хьюго, и она до того боялась, как бы я не привела в исполнение свою угрозу, что согласилась со вздохом:

— Ну хорошо, милая, если только это будет законный брак, в ратуше, я, так уж и быть, согласна.

Она совсем повеселела, когда я заверила ее, что единственная законная сторона венчания осуществляется все той же ратушей, где регистрируют рождения, смерти и браки...

Мы пробыли целый день в Эмералде и в сумерках возвращались на станцию, когда какие-то вспышки вдруг озарили дальние холмы.

Хьюго увидел это, и лицо его странно изменилось. Он был взволнован, молчалив и не отрываясь смотрел, как желтые вспышки одна за другой оставляют желтый след на небе.

— Что случилось? — спросила я с тревогой, подумав, что эти вспышки напоминают ему, должно быть, разрывы снарядов и весь тот ад.

Он обнял меня.

— Война окончена, — сказал он. — Это ракеты, возвещающие перемирие. Теперь мы можем пожениться. И мне больше не придется уезжать.

Письмо, которое я послала за океан, не имело никаких трагических последствий. Обет был нарушен, но рокового выстрела не последовало. Катарина Сусанна стала миссис Хьюго Троссел. Мама, Найджел и несколько родственников Хьюго пошли с нами в ратушу, чтобы стать свидетелями регистрации нашего брака по всей форме. Тетушка Лил украсила наш дом ветками магнолии из своего сада, готовясь к небольшому домашнему приему. Аромат огромных, лунно-белых цветов заполнил весь дом. Этель подарила мне на свадьбу вуаль, а Тэйт исполнил сюиту, сочиненную им в честь моего замужества. Потом мы с Хьюго уехали в горы, туда, где вокруг моего домика в Эмералде бушевали лесные пожары.

В моем рабочем кабинете висела картина, изображавшая Ахиллеса со щитом и копьем.

— Тебе нравится этот малый? — спросил Хьюго.

— Это мой идеал мужской красоты, — объяснила я.

Как-то утром во время нашего медового месяца я вошла в кухню и увидела, что он стоит на столе в позе Ахиллеса, держа вместо щита крышку от помойного ведра и швабру вместо копья.

— Ну как, сойду я за этого красавчика? — осведомился он.

Задыхаясь от смеха, я заверила его, что он для меня единственный красавец на свете. Такими были первые годы нашей совместной жизни, годы веселого товарищества, когда наша любовь и наша вера друг в друга давали нам все, о чем мы мечтали.

Самые счастливые годы моей жизни прошли в нашем доме в Гринмаунте, на Западе. Там я написала свои лучшие произведения. Чаша нашего счастья переполнилась, когда у нас родился сын. В эти безмятежные годы мы не могли представить себе, сколько горя таит для нас будущее.

Греки говорили: «Боги карают тех, кто дерзнул любить и страдать, как они».

Я вспоминаю эти слова, когда думаю о трагедии, постигшей нас.

38

Хьюго любил, когда его называли Джимом, поэтому я привыкла, что он Джим.

Мы блаженствовали в Гринмаунте: здесь был старый, ветхий десятикомнатный дом и запущенный сад, скрывавший нас от дороги. Только несколько комнат были у нас жилые, а в жаркие летние вечера мы резвились, как Адам и Ева в райских кущах.

В эти первые месяцы нашего брака я дала Джиму почитать «Развитие социализма от утопии к науке» Энгельса. Он читал книжку, растянувшись на веранде, и часто оттуда раздавался крик: «Ну и ну, детка, какого дьявола все это может значить?» Я начинала объяснять, он протягивал ко мне руки, и наши политические дискуссии кончались обычно любовными объятиями. Джим раньше никогда не слышал доводов в защиту социализма и сказал, что «не находит, к чему тут можно было бы придраться».

Вскоре мы завели небольшое хозяйство — кур, лошадей, коров и одну свинью. Позже, когда мы переехали в дощатый домишко на той же улице, Джим купил акров триста земли на живописном холме напротив и стал разводить там скот, совмещая это с работой в Комитете по землеустройству, где он представлял демобилизованных солдат.