Оля тоже так думает, они с Ленкой несколько раз вместе на эту тему смеялись. Но сейчас главная закавыка в том, что «свой парень» из Гани никакой. Никакущий. Не будет он с Олей встречаться, как нормальные пацаны. А будет она у него одна из десятка, и если б еще десяток этот был один. А то какую поймает, ту и трахнет. Или его заловит девка, и Ганя, конечно, не откажется. Певец, блин. Звезда эстрады.
— Ну? — требовательно спросила Оля, — ты что замолчала?
Ленка пожала плечами, собирая мысли. Подняла руку ладонью к Оле.
— Подожди. Я подумаю, я сейчас.
— Думай, — разрешила Оля, слегка воинственно, видимо приготовилась возражать, а пока не на что.
Вот, вспомнила вдруг Ленка важное, тоже от доктора Гены. Будешь, как цветок, раскрываться. Такую вот сказал глупость. Глупыми такими словами. Прямо тебе кино, куды там. Но…
— Оль. А зачем ты хочешь?
— Я его люблю, — торжественно сказала Рыбка, выпрямляясь. Тряхнула головой, белые прямые пряди рассыпались по кружевной пуховой косыночке на плечах. На впалых скулах запылал румянец.
— Угу. Ну, будете вы спать. И что? Ты ж понимаешь, да, насчет Лильки Звезды и насчет барышень вокруг Гани. Что изменится-то? Давай, честно.
Оля подумала, опуская глаза к пустому стакану. Снова подняла их на Ленку.
— Ну… Он тогда поймет, что я его люблю на самом деле. А то не верит же.
— Это он тебе сказал так?
В ответ на Олин кивок Ленка разозлилась.
— А то не знаешь, они все это говорят! Ах, не даешь, значит, не любишь. Дай и поверю. Оля, блин! Мы это проходили еще в пятнадцать лет! Это не причина! Ну ладно, допустим. Поверил он, за сердце схватился, о-о-о, Рыбища мене любит, аж дала! И дальше что? Тебе что?
— Я не знала, что ты такая эгоистка, — скорбно возразила Рыбка, — это же любовь, але, Малая? При чем тут я, мне? Когда любишь, то надо так, что ему было хорошо!
— А мне кажется, надо чтоб обеим. Обоим. Ну и мне кажется, нужно ж хотеть секса.
— Чего? — удивилась Оля, откидываясь на спинку стула, — хотеть? Ты с дуба упала, Ленк? Кто ж его хочет?
Со стороны розового зала заиграла бравурная музыка, громко и победительно запели главные герои, захлопали деревянные сиденья и поднялся шум, постепенно стихая — народ уходил в другой выход, удаляясь от кафетерия. Оля сидела с таким уверенным на лице удивлением, что Ленка смешалась и покраснела, маясь тем, что снова сморозила глупость, кажется изрядную. Как цветок, ага…
И одновременно ужасно сильная пришла тоска, уколола под ребра, как укусила, из-за этого вот «с дуба упала», которое они с Валиком говорили друг другу. И следом — память о сне, в котором плеск воды, провисающие реденькие стенки палатки и он, голый, таким приснился. И тот поцелуй, во сне, совсем не такой, как их единственный, в жизни. Но это ведь сон.
— Ленк, надо идти, уже девять. Слушай. Ты кино и жизнь не путай, поняла? А то, как лопух последний, веришь всякой ерунде. Любовь есть, да. А вот это вот, ах, и покатились валяться голые, это все сказки. Для красоты. На самом деле мужик хочет, баба дает. И тогда у них может что-то получиться. Ну там встречаются. Или семья там, дети. Или вот, как я хочу, пусть знает, что я его люблю совсем. И будет делать, что хочет, но будет это знать. Ну, я не могу сказать яснее.
Она поднялась, застегивая пальто и накидывая косынку на волосы. Ленка тоже встала, вешая на плечо сумочку. Спускаясь по плоским ступеням в вестибюль, спросила негромко, тыкаясь к уху идущей ниже Рыбки:
— И когда? Прям вот вот щас?
Та пожала плечами.
— Ну… ну, может на восьмое марта. Он меня пригласил. В кабак. И в гости. Чего ты бормочешь там?
— Хорошо не двадцать третье февраля хоть. День советской армии. Отечество защищать…
— Тю на тебя, Малая!
Иногда случался совершенно восхитительный вечер, весь из теплого синего света, мягкий, как кошачия лапка, и после тишайшей ночи из лапки этой вдруг вынимались острые когти ледяного ветра, и попробуй спрячься от него. Негде. Хорошо в такой день остаться дома, думала Ленка, спотыкаясь каблуками на замороженной комками глине — после недавних унылых дождей, но дома сидит мама в отгулах, да и тошно там, потому что одно и то же вокруг, привычное до сведенных скул.
Скорее бы уже тепло, скорее бы прошел дурацкий февраль, в котором радости всего-то две штуки — Олин день рождения, да ее — Ленкин. Оля февраль почти начинала, празднуя десятого числа, а Ленка заканчивала, в аккурат двадцать восьмого. И разница в две недели была у них предметом дежурных шуток. Правда, сама Оля свой день праздником никак не считала, и вечно из года в год, сколько были они знакомы, десятого числа у нее то ссора с родителями, то непонятки с сестрами, или просто — настроение жуткое. Ленку это удивляло. Ну да, зима, самая такая паршивая, с ледяными ветрами, зимними стылыми дождями или скудным колючим снежком. Но ведь единственный день в году, который принадлежит только тебе. Твой день. Значит, хоть этим февраль становится лучше, а лето и весна — там и без именин полно всяких радостей.
— Чего будешь делать, десятого? — спросила Ленка в автобусе, качаясь рядом с Олей в душной толпе, вперемешку горячей и стылой.
