Вот тут, прикидывала Ленка, я бы стену задрапировала шторами, такими… разного цвета, и еще повесила бы поперек, каким-то смешным лабиринтиком. Столы к стенкам поближе, и на каждом — цветной фонарик в серединке. И ваза, пусть не с цветком, а например, с веточкой миндаля, если сейчас их набрать, они расцветут, хотя еще совсем зима. Всего-то пять веточек, по одной на стол. Посуда опять же…
Она взяла в руки граненый стакан с томатным соком, который Рыбка притащила от стойки, где торчала голова продавщицы в кружевной наколке на пышно начесанных волосах.
Оля подвинула к ней столовскую тарелку с голубой полосой.
— Пирожок, трескай. С картошкой. Чего кривишься? Нормальный пирожок, заклял немножко.
— Я худею. Вот думала, какую можно прикольную кафешку тут сделать. Если по уму.
Оля разломила пирожок, заглядывая в рыхлое тесто.
— Ну? И де та картошка, мне интересно? По уму, Малая, как раз нефиг за одну зарплату зря корячиться. Они и так ее получат. А за всякие прибамбасы кто им заплотит?
— Заплатиит, — наставительно поправила ее Ленка, тоже ломая пирожок и выгрызая серединку, — ну я так, прикинь, если бы такое кафе свое личное. И оно если классное, то будут люди идти, и заранее места заказывать. И чем лучше сделаешь, тем получается ж, больше заработаешь, так?
— Пф. И кто же тебе за это заплатит? Если оклад?
— Люди. Они и заплатят. Это же просто, Оль.
Рыбка положила обратно обкусанный пирожок. Выглотала полстакана красного густого сока. Вытирая руки платочком, покачала выбеленной головой.
— Это просто за границей, Лен, там как раз капитализм, и частные всякие заведения. Но тогда прикинь, ни пенсии, никакой защиты ж нет? А если никто не придет, а? Мы же учили, как там все разоряются.
— Угу. Они разоряются, но Кинг на толкучке продает почему-то джинсы Монтана и туфли итальянские. Оно откуда берется? Кто-то же их делает там? И кто-то носит. Покупает. Я папу спрашивала, тыщу раз. Ну там про нищих, что на каждом углу помирают, бастуют, про вопли и слезы, про детский рабский труд. Чего там еще нам Мартышка и Элина рассказывают-то.
— Ну? И что говорит папа?
Ленка пожала плечами, распахнула пальто, съезжая на неудобном стуле пониже и вытягивая ноги под стол.
— Смеется только. Ничего он не говорит, потому что в партии, и у него паспорт моряка. Начнет рассказывать, могут визу прикрыть. Будет ходить на буксирах в порту.
— Это он тебе, что ли, сказал такое?
— Нет. Это я слышала, мать по телефону шепотом своей Ирочке.
Оля отодвинула пустой стакан и, сложив на краю стола руки, сплела пальцы, наклоняясь ближе. С двух сторон из залов — голубого и розового вразнобой слышались пение, удары и крики, иногда сильнее, когда дежурная по залу тетка выходила, открывая двери.
— Малая, ты достала. В понедельник на первом уроке будешь политику разводить, вот уж Валечка ваша обрадуется. А у меня разговор.
— Давай, — разрешила Ленка, — я уся унимание.
— Короче. Я решила Гане дать.
Ленка дернулась, шаря под столом ногой и усаживаясь повыше. Напротив белело серьезное и очень спокойное лицо Оли Рыбки, и сплетенные на краю стола пальцы — тоже совсем белые.
— Я… — растерянно начала Ленка, хотела возмутиться или обругать подругу. Но как-то не получалось. Потому что — а за что? Ну да, они все еще ходят, как доктор Гена сказал «в девушках», и не потому что так уж себя к свадьбе берегут. Это вообще смешно, в наше время думать о невинности, чтоб до самой свадьбы. Свадьба вообще что-то такое, мифическое. То, что должно произойти после института и после работы по распределению. По идее, конечно. Это ж выходит, почти в тридцать? Просто, пока в школе, то хлопот полный рот, если начать заниматься сексом. Во-первых, нужен парень свой, постоянный. Чтоб только с ним. Потому что город маленький, а пацаны трепливые, как полные придурки. Это в кино только показывают, ах, этот не сгодился, надо попробовать с тем. Во французских комедиях. В Керчи не Франция, тут, если кто трепанет, мол, она уже не девочка, так задолбают приставаниями. Считается, если девка пилится, значит, обязана давать любому, кто подкатится. Ясно, дебилизм, но придется же это все выслушивать. Каждый день. А когда свой парень, то все нормально, у Рыбки в классе есть такие, два года уже встречаются и пилятся, конечно. И у Ленки в классе тоже. А еще вот Танюха Лемникова, которая пришла после восьмого из другой школы, у нее парень на стороне, учится в техникуме, но тоже — все знают, что она его девушка.
Так что, если парня нет, то нужно в полной тайне. Да еще знать, как не залететь. Уж лучше закончить школу и тогда уже: более-менее взрослые, свободы побольше. А тут, как-то не вязались у Ленки в голове их коричневые платья и черные фартуки с тем, что идешь куда-то после уроков, там раздеваешься и, голая, занимаешься совсем взрослым делом. Секс. Простыни, подушки. Или еще хуже — подъезд с теплой батареей, расстегнутые штаны, спущенные до коленей. Это значит, там, где они стоят с Пашкой Саничем, треплются и смеются, или ругаются, вернее, Ленка его ругает, а он ржет и тискает ее, как плюшевого медведя. И вдруг они там — со спущенными штанами. А сверху сосед с мусорным ведром. Фу…
