Диско-бар - [26]

Они сходились в этом тесном коридорчике медленно. Инспектор услышал негромкий металлический щелчок. Знал он эти щелчки, щёлкающие звуком по сердцу, — это выскочил клинок ножа. Сосик поднял левую руку, блеснувшую остро и узко. Правую, которая била ребром ладони сильнее всякого ножа, он слегка отвёл, точно приглашая пройти мимо:

— Я чемпион города по хара-хири.

Даже сейчас он красовался. Инспектор спокойно перевёл дух — глуп этот Сосик. Увлечённый модными каратэ и дзюдо, ждал он от противника диковинного приёма. В таком узком проходе? Эта щель лишь для старого доброго бокса…

Петельников сжал кусок верёвки, оставшийся в ладони, и швырнул его на голову Сосику, как накинул лассо. Тому потребовался миг, чтобы уклониться от неизвестного приёма. Но и Петельникову нужен был миг для своего любимого удара левой — ударил так, что заныли костяшки пальцев и запекло затылок, словно по нему опять двинули. Сосик не упал и не отступил, а вроде бы забыл, что собирался делать с ножом. Тогда Петельников ударил ещё раз — теперь правой. Крепкий Сосик опять устоял, но опустил нож, точно передумал его применять. Завернуть ему руку и отобрать холодное оружие было уже нетрудно.

В передней полыхнул лисий чуб Леденцова. Он ворвался в квартиру и свирепо уставился на открывшую ему хозяйку.

— Дурак, — обидчиво сказала Дарья и скрылась в комнате.

Тогда он побежал в глубину коридора к сцепившимся телам, сразу оценив результаты борьбы.

— Подай-ка вон там кусок верёвки, — попросил Петельников.

Леденцов подал, разглядывая Сосика.

— Товарищ капитан, почему у слова «бешеный» одно «н»?

— А сколько нужно?

— Минимум три. Человек же бешеннный!

У Сосика губы двигались так, что их нервная сила передавалась всему лицу.

— Сзади нападать легче, верно? — спросил его Леденцов.

— Тебя-то и спереди отделаю, — огрызнулся Сосик.

— Теперь ты уже никого не отделаешь, — внушительно разъяснил ему лейтенант.

— Это главарь? — спросил высоченный и широченный парнишка, в котором Петельников узнал Мишу Ефременко.

— Да, это главарь.

— Нет, не главарь, — бросила сердитая Дарья, выбежав в переднюю.

Дверь в комнату осталась распахнутой. У телевизора с черепом стояла Вика-«школьница» и спокойно курила.

22

Леденцов перевернул страницу очередного детектива и прочёл:

«С каким удовольствием он проехался бы по его роже землечерпалкой, чтобы тот не воображал себя таким красавцем».

Перед его глазами непрошено забелело лицо Сосика. Надменное в баре, перекошенное в Дарьиной квартире, слезливое в кабинете следователя…

Леденцов уткнул взгляд в раскрытую книгу:

«Прожжённая моим взглядом, она запылала, как четыре ведьмы!»

И опять привиделось непрошеное: теперь пустое лицо Вики-«школьницы» с голубоватыми, полупрозрачными глазами…

В передней заворчал телефон.

— Боря, тебя! — крикнула мама.

Он с удовольствием оторвался от злополучного доклада.

— Леденцов на приёме!

— Боря, это я, Наташа…

— Какая такая Наташа? — ненатурально удивился он, не скрывая этой ненатуральности.

— Наташа. Из Политехнического. Та самая…

— Здравствуйте, Наташа, — осторожным голосом, словно говорил с больной, поздоровался он. и умолк.

Молчала и Наташа, надеясь на его рыцарство. Но Леденцов затянувшуюся паузу перетерпел.

— Боря… хотите встретиться?

— Конечно, хочу, — шумно обрадовался он.

— Когда?

— Хочу, но не могу.

— Всё… работа?

— Не-ет. У меня, Наташа, расстройство желудка.

— Расстройство?

— Извините за выражение, живот пучит и так далее. Наташа, вы догадываетесь, что я имею в виду под выражением «так далее»?

Трубка запищала. Леденцов сожалеюще положил её на рычажки — ему хотелось развить тему о пучении живота.

Прощать можно, прощать нужно. Но не предательство же.

Он вернулся в свою комнату и опять сел за детективы. Если доклад он не кончит, то в райотделе его заедят насмешками. Вчера начальник, седой полковник, остановил в коридоре и попросил процитировать что-нибудь этакое. Даже в управлении прознали, что пишется доклад века…

За спиной он услышал шаги — так тихо ходят только матери. Она села на диван, сбоку, чтобы беззвучно смотреть на его насупленный профиль. Леденцов опять с готовностью отклеился от детектива.

— Боря, хочу с тобой поговорить…

— О пользе супа?

— Боря, твой дед был известным химиком…

— Отец был известным геохимиком, а ты известный биохимик.

— Да, а ты никому не известный милиционер.

— Неправда, мама. Шпане моего района я хорошо известен, как, скажем, Альберт Эйнштейн хорошо известен физикам.

Её красивое лицо, наверное волевое в деле, сейчас было обессилено материнской заботой. Каштановые волосы, завёрнутые в вольную копну, делали её такой домашней, что мысль об известном биохимике никому бы не пришла в голову.

— Боря, ты достаточно поболтался в этом розыске. Пора выбрать в жизни главное направление.

— Мама, а я люблю всё второстепенное.

— То есть?

— Например, поёт солист. А мне нравится не он, а его безголосые подпевалы.

— Дурачишься?

— Мне нравятся не красавицы, а их подружки. Пельмени люблю не домашние, а казённые, где мяса поменьше…

— Боря, — перебила она. — Твой отец в твоём возрасте уже защитил кандидатскую.

— Мам, не хочу я тратить время на чепуху.

— Не болтай. На количество кандидатов тоже существуют планы.