Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [75]
— вы, наверное, очень устали?
— да нет, я бы не сказала, — отозвалась сестра Евдокия, — просто в эти дни люди чаще болеют, это, наверное, из-за дождей… осень… кто-то жалуется на ревматизм, другие — на скуку… так что времени совсем не хватает.
Уже в коридоре Анастасия остановилась у двери доктора. Прислушалась, ей показалось даже, что она слышит какие-то звуки, что, естественно, было иллюзией, и все же, оглянувшись и поняв, что никого вокруг нет, даже господина Дени за стойкой в холле, приложила ухо к двери… и правда, какой-то шум, она застыла, а потом сообразила… ну точно как тогда, с Ханной… снова слышу себя… но сейчас не было Ады, некому смотреть на нее, вспугнул ее, однако, гонг, созывающий всех на обед, и через мгновение в холле было полно людей. Анастасия присоединилась к ним, кивнула тем, кого уже знала, хотя не была уверена, ответили они ей или нет, после ее попытки сбежать все как будто сторонились ее… а может быть, ей так казалось. Но всё это ее сейчас не интересовало, она села на свое место и стала ждать мисс Веру, Ханну и Аду, должны же они разделить ее радость, и когда они появились, Анастасия издали помахала им своей новой повязкой, а потом сказала — смотрите, я словно в новом платье… и они ее поняли.
Вечером, заполняя свои листы для доктора, Ада и мисс Вера описали это событие, скорее всего — за неимением чего-либо другого, что могло бы лично для них как-то выделить этот день, так что доктор обо всем узнал и без помощи Анастасии… Обеих более всего поразила радость Анастасии… ее-то они и описывали, но мисс Вера при этом отметила, что эта радость очень скоро несколько подувяла, потому, наверное, что Анастасия уже давно не испытывала радости, а с радостью надо быть очень осторожными, Ада же просто сообщала: Радость Анастасии. Чистая повязка, но зато сопроводила эти слова рисунком: нечто, напоминающее трубу, из которой чуть заметно выглядывают кончики трех пальцев — рисунок, подчеркнуто далекий от представлений о том, как выглядит рука ангела, даже перевязанная. И только Ханна ничего не написала о повязке Анастасии, даже не вспомнила. Был вечер четверга непосредственно перед пятницей, от которой ждать было совершенно нечего, ужин неминуемо будет совсем обыкновенным, и Ханна пребывала в подавленном состоянии. Она вдруг почувствовала, что время течет ужасно быстро и как-то противоестественно, просто вытекает куда-то, и всё, что случается, не встраивается, не вплетается в него, только накапливается, оно — в стороне, вне времени… доктор… дни сейчас стекают как дождевые капли по стеклу, всё вниз, вниз, потом земля впитывает их в себя и они погибают, всё остается где-то в другом месте, вовне… завтра пятница, а это значит, что прошла еще одна неделя, но я в этом совсем не уверена, потому что, в сущности, времени нет и дни существуют только в календаре. Раньше, когда вы были здесь, время тянулось медленно, ничего особенного не происходило, но оно было заполнено и стояло на месте. А с тех пор как вас нет, мы только и делаем, что считаем — суббота, воскресенье, понедельник, вторник, среда, четверг, а завтра всё сначала, может быть, не только в календаре, пятница, суббота, воскресенье, а в сущности, я не знаю — а вообще-то оно есть? Вот и Анастасия твердит то же самое… и объясняет, что именно из-за этого бессмысленного подсчета и захотела уйти, что всё яснее начинает его понимать, а раньше говорила только о том, что оно большое… ваше отсутствие его уничтожило, и сейчас оно лишь проходит мимо. Так стоит ли радоваться этому движению? Она упомянула дальше «необозримое время» Анастасии, вспомнила о нем, вовсе забыв о повязке, потому, наверное, что ее замена была событием совсем незначительным — и впрямь, что-то вроде нового платья…
Так что на следующий день случаться было нечему, совсем обычная пятница, раз уж ожидание отпадало. Шел дождь. На обед солнце так и не показалось, и выход на прогулку в сад не состоялся. Несколько человек попытались совершить прогулку под зонтами, но ветер вывернул их наизнанку, а один даже сломался — его просто вырвало из рук. Остальные наблюдали за смельчаками из окон и ничуть не жалели, что не поддались соблазну выйти погулять, а предпочли поскучать. А один фотограф попытался снять через стекло миг, когда ветер подхватил зонтик, но объектив запечатлел лишь пелену дождя. Ада вышла на большую террасу, на которой и доктор любил покурить, спряталась под навесом и достала сигареты, но ветер тут же погасил огонек зажигалки, так что и она столь же бесславно вернулась в дом. Ханна и Анастасия не виделись целый день и не пошли обедать. Большинство отдыхающих сделало то же, все сидели по своим комнатам, и горничные сбились с ног, разнося еду по номерам. Женщины раздумывали, стоит ли надевать к ужину что-то особенное, но никаких причин для этого, кроме ностальгии, не было. Те, кто понял это, передумали. Но некоторые, вроде мисс Веры, все же решили соблюсти ритуал и провели долгие минуты в размышлениях о вечернем туалете. Но вся эта суета была просто попыткой хоть чем-нибудь заполнить время, и они отказались от своих намерений. И только мисс Вера повязала лиловую ленточку на шею, решив таким образом отметить:
В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.
Две повести Виктора Паскова, составившие эту книгу, — своеобразный диалог автора с самим собой. А два ее героя — два мальчика, умные не по годам, — две «модели», сегодня еще более явные, чем тридцать лет назад. Ребенок таков, каков мир и люди в нем. Фарисейство и ложь, в которых проходит жизнь Александра («Незрелые убийства»), — и открытость и честность, дарованные Виктору («Баллада о Георге Хениге»). Год спустя после опубликования первой повести (1986), в которой были увидены лишь цинизм и скандальность, а на самом деле — горечь и трезвость, — Пасков сам себе (и своим читателям!) ответил «Балладой…», с этим ее почти наивным романтизмом, также не исключившим ни трезвости, ни реалистичности, но осененным честью и благородством.
«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.
Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».