Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [68]
— господин Дени так легко приходит в воодушевление, не правда ли, господин Дени, вы воодушевитесь и сейчас…
и рядом с сестрой Ларой возник старик… так это он будет играть? а он и в самом деле похож на «денди» в этом своем вишневом костюме, жабо под его шейкой выглядит слишком уж воодушевленно, как, впрочем, ему и полагается, он почти оттолкнул сестру Лару, улыбаясь своими блестящими зубами, сделал три поклона на три стороны, что заставило кого-то из стоящих впереди зааплодировать, другие, однако, постарались прикрыть рты ладонями, чтобы скрыть смех, в зале зашумели, задвигались, только рабочие из обслуги не обратили внимания на эти поклоны и вместо того, чтобы присоединиться к публике, стали открывать свои сумки в стороне от рояля, явно, у них было какое-то важное дело, но какое именно — я не поняла, речь сестры Лары была неполной, кое-что требовало дополнительных разъяснений, мисс Вера тоже разволновалась вместе с залом и снова тронула меня за плечо, прошептав на ухо я буду петь, кто-то должен меня объявить… но в этот момент старик с трудом дотянулся до крышки рояля и открыл ее полностью, подперев штицем, с откинутой крышкой рояль неожиданно стал большим, как-то вырос, и все поняли, что им предстоит, ваши аплодисменты, дамы и господа, ваши аплодисменты, старик, наконец-то, сделал тот заветный шаг к кожаному стулу, который так хотела сделать я, и сел, его ноги едва доставали до педалей, он потянулся подкрутить винт, чтобы опустить сиденье, но тогда его руки будут слишком низко, подумала я, очевидно, это понял и он, потому что только сдвинулся немного вперед, для опоры, включил лампочку над пюпитром, клавиатура осветилась, клавиши заблестели, совсем белые, совсем черные, и… поднял руки…
Первый аккорд прозвучал, точнее — прогремел, старик мгновенно вскочил, чтобы убрать микрофон, забытый на струнах, нажал какую-то кнопку, дунул, микрофон не отозвался, и старик небрежно опустил его на пол… снова сел, вытянул вперед свои костлявые руки, очень крупные… и буквально бросился на клавиши
улыбки расплылись на губах, люди в зале стали тихонько подпевать, раздались возгласы о, как это мило, как неожиданно! шелк зашелестел… я не ожидала, уверенная, что будет исполнен какой-нибудь вальс, но, вероятно, так надо, да и он, возможно, был когда-то пианистом в кабаре, где ж еще? И what a wonderful world полилось со всех сторон вместе с воспоминаниями о синем небе, облаках и о розах по обе стороны барной стойки… музыка влечет к себе, как бабочка, устремившаяся к галстуку-бабочке, сплетает тела, словно слова, в звучащие сети, и все начинают подходить к роялю, идут ко мне,
разумеется, не к ней,
не повезло мне с местом… того и гляди — столпятся вокруг в неприятной близости, хотя, конечно, никто не идет сюда ради меня, просто им, наверное, любопытно взглянуть на руки старика, играющего на рояле, кто-то фальшиво подпевает What a wonderful world… бедные мои уши! они никогда не были выносливыми, а улыбка старика — все шире, ну, чем не Армстронг? белые зубы, вот только фон другой… белое на белом морщинистом пергаменте, под ним — череп, глаза в орбитах, и звук все больше наполняется how do you do и I love you… в сущности, он хорошо играет, воодушевляет, этого отрицать нельзя, и тела начинают двигаться, мисс Вера притоптывает ногой, плечи покачиваются в такт… у меня нет ни малейшего шанса выбраться отсюда, по крайней мере, пока звучит «прекрасный мир», просто я встала не в том месте, мне бы сразу уйти, в толпе мне плохо, ненавижу толпу, но вокруг полно людей, они обступили рояль со всех сторон, все здесь, но я не вижу Ханну, а я бы взяла ее за руку, чтобы вытащить отсюда, если нужно, то схватила бы ее и больной рукой… но она хочет остаться здесь навсегда… никогда не пойму причину и это «навсегда»… нигде нет и Ады, может быть, они где-нибудь в стороне или совсем ушли… а что, в сущности, делаю здесь я? круг сжимается, только рабочие продолжают что-то монтировать… похоже на кинопроектор для демонстрации фильма, на высокой стойке, как в старину, с бобиной киноленты снаружи… мы покажем… говорит сестра Лара, стало быть, покажут какой-то фильм… если бы я заметила где-нибудь сестру Евдокию, я подошла бы к ней и спросила а что дальше, сестра Евдокия? прекрасное алиби, чтобы сбежать отсюда, но я ее не вижу… нет ее… лжет, что всегда к услугам… бросила меня… я брошена… и господин с опущенными глазами и с бабочкой уже доел свою куриную ножку, бабочка проглотила цветок… тарелка пуста, но он и сейчас продолжает смотреть в нее, эта музыка его не волнует… а меня? Вот уж нет, я бы хотела сыграть сама… пробренчала бы что-нибудь совсем легкое — детскую песенку или собачий вальс, только бы прикоснуться к клавишам, белым и черным… как черное платье и белые плечи Ады… но мне не вытеснить старика с его места, в сущности, он так воодушевленно импровизирует, его лысина покачивается в такт, блестит, а руки непропорционально большие, да и череп немаленький, может быть, время сушит только тела, а кости, наоборот, усыхают перед тем, как исчезнуть навсегда… опять это «навсегда»… руки старика замерли в последнем аккорде… а сейчас что будет? что бы ни было, не хочу и слышать, буду выбираться отсюда…
