Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [64]

— ты что-то сказала, Анастасия? мне показалось, что ты упомянула Бога,

это Ада, черное платье, декольте, белые плечи, ослепительно белые в почти белом свете, на мгновение я испытала желание прикоснуться к ним, проверить, настоящие они или нет… я подняла правую руку для приветствия… и ощутила боль…

— сегодня я что-то часто говорю сама с собой вслух… вот, когда входила сюда, чуть не вскрикнула от неожиданности,

— такое бывает…

— а я и не знала, что здесь есть рояль, там, за толпою у бара, раньше его не было,

— может быть, доктор решил поиграть, это его рояль, иногда его выносят из его квартиры,

— значит, он придет?

— ну разумеется, ведь все мы здесь именно поэтому…

и без предупреждения отошла, словно мы едва знакомы и нам больше не о чем говорить, ее тело смешалось с другими телами, затерялось среди них, может быть, сестра Евдокия ей тоже сказала не останавливайтесь надолго для разговоров, правда, Аду, кажется, опекает сестра Лара, не знаю… а я вдруг почувствовала своими ноздрями присутствие мужчины и запах металла, я обернулась, трость с золотым набалдашником,

— дорогая мадам, не хотите ли поболтать? сегодня это что-то вроде приглашения на танец… хотя я бы не мог танцевать, у меня больная нога,

— а у меня больная рука,

— неизвестно, что хуже, но зато между нами есть нечто общее… вы согласны? а с вами что случилось?

— просто авария… но я вряд ли знаю точно, что это было…

вдруг он показался мне подозрительным — и что ему от меня надо? и его вопрос слишком уж серьезный, с подвохом, а сестра Евдокия советовала мне в беседе обмениваться только нейтральными, ничего не значащими словами… и только позже ожидать серьезного разговора… когда-нибудь… но мужчина сощурил глаза и поднес набалдашник трости к лицу,

— все так говорят,

он тоже меня подозревает,

— но я действительно попала в аварию, совсем реальную… вот даже без пальца осталась,

а надо было просто-напросто сказать ему не об аварии, а о святой Терезе, только мне некогда, времени вокруг стало совсем мало под этим светом, разоблачающим тебя до самого скелета, да и Тереза, наверное, вряд ли может служить объяснением… причины всегда разные, всё зависит от вопроса, а этот тип — какой-то подозрительный…

— если вы не желаете больше разговаривать, я не навязываюсь,

словно почувствовав мою подозрительность, сказал он, и тут смутилась я,

— напротив, — сказала я, — желаю, только вот ищу свою приятельницу… Ханну… я не видела ее со вчерашнего утра… а это много, мы ведь сидим за одним столом…

мужчина поднял свою трость нижним концом вперед, да так неосторожно, что чуть не зацепил разлетающиеся рукава какой-то дамы… словно погладил — близость, при которой соприкосновение происходит даже без контакта… под прозрачной материей ее плечо вздрогнуло, этим вечером нужно быть очень внимательными, сказала я, это прозвучало, как предупреждение, но он не обратил внимания на мои слова и тростью по диагонали указал мне на угол широко открытого витражного окна, где, перехваченные широкой тесьмой, едва шевелились портьеры, тяжелые, из парчи вишневого цвета, они как бы стекали с потолка, собранные в складки, и никакой ветер не смог бы даже слегка поколебать их так, как он колышет белую занавеску перед моей террасой… невесомо легкую… здесь нет крыла ангела… но зато есть Ханна, она там, с бокалом в руке,

— вон она, Ханна, видите?

О Ханна,

никто не услышал, неизреченное,

— позвать ее? или хотите пойти туда сами?

Как всё просто, Ханна там, но я не хочу идти к ней, она не одна, вокруг люди, они стоят точно на границе, где свет из зала совсем незаметно начинает бледнеть, смешиваясь с мраком, подступающим снаружи, разговаривают, сверкают бокалы, сверкает ее колье, и выглядит она вполне счастливой… в конце концов, человек не всегда рад общению, нужно проявить такт… а я бы ее спросила: где ты была ночью, Ханна? но сейчас не смогу, да и, в сущности, я сама это знаю, Ада мне сказала, значит, я спрошу: а что вы там делали? несколько тактов отделяют ее от меня, но этот ритм тел я бы не смогла выдержать, лучше уж ухвачусь за слова, этот господин — прекрасное алиби, отовсюду видно, как мы говорим с ним, он привлекает внимание своим золотым набалдашником, который держит почти у подбородка, как жезл, чтобы показать, что ему не нужно постоянно опираться на трость… что у него есть нога, пусть и больная, как моя рука…

— впрочем, мне не стоит идти к ней, — сказала я, — мне только хотелось убедиться, что у нее всё в порядке, а то мы гуляли на море, а потом она не пришла на обед, не пришла на ужин, и сегодня, в обед, ее снова не было,

о ночи я, естественно, не упомянула,

упомянул он:

— да, действительно… но тут всё зависит от того, где она была ночью…

Ну, а это я уже не могу стерпеть, хочу выпить, раз уж меня оставили и без вилки, и без ножа, хотя я и так не пользуюсь ими одновременно, но сейчас мне нужно чем-то заполнить этот час до погружения неба в море, всегда есть какая-нибудь пустота, дыра, и ее нужно закрыть… сегодня вечером луна спряталась за неразличимыми в темноте облаками… возможно, это имеет все же какое-то значение, остался только звук, плеск… в такую, совсем уж настоящую ночь доктор придет обязательно, тогда я и попрошу его, а иначе нет никакого смысла торчать здесь, даже поесть не могу… и к Ханне не могу подойти…