Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [63]
а где же столы?
куда, черт побери, подевались все столы?
— нет, мадам, вы ошибаетесь, столы здесь, только они стоят вплотную друг к другу, полукругом вдоль стен, видите? это шведский стол… или, если угодно, «коктейль а ля фуршет»…
Эти слова любезно произнес какой-то господин в шелковой рубашке, стоявший рядом… явно я выразила свое изумление вслух этим моим «О» и «а где же столы?», мне пришлось объяснять: я здесь всего лишь во второй раз, и всё это как-то неожиданно — не только потерять собственный стол, но и оказаться в совсем пустой столовой, впрочем, какая же это теперь столовая? Он понимающе кивнул и направился в сторону бара, где толпилось много народу, наверное, из-за напитков, разумеется, зал вовсе не пустой, все здесь перемещаются с бокалами в руках, а некоторые даже пытаются как-то удержать и тарелки, у меня такого шанса нет.
Сейчас нужно отыскать Ханну… ладно… спокойно… значит, здесь всегда всё по-разному и по пятницам нет никакого порядка, каждый раз нужно быть готовой к чему-то новому, может быть, это какая-то особая, придуманная врачами терапия, терапия через стресс, принуждение к обмену словами, ведь когда тело в движении и лишено опоры, даже такой, как тарелка, вилка и нож, остаются лишь слова, и сразу можно увидеть, что никто не стоит в одиночестве, такой вот хаотичный порядок из групп по двое, трое или четверо, люди постоянно перемещаются, обмениваются улыбками и вполголоса говорят о пустяках под этим до боли резким светом, который убивает любой рельеф, заполняет низины, и остается лишь самое незначительное, то, что лежит на поверхности, но в чем, наверное, есть и нечто успокаивающее… обыкновенный вздор… вот только не знаю, как всё это воспринимает Ханна, она наверняка здесь, ведь ужин нельзя пропускать, а она так необщительна и, конечно же, страдает из-за этой навязанной невозможности быть наедине с собой, надо бы ее найти…
я окинула взглядом знакомые лица без имен в надежде подойти к кому-нибудь из тех, кто с именем, чтобы запастись алиби на случай, когда я буду стоять неподвижно на месте, ухватившись за спасительные слова…
— ну, как вы, милая? — из середины зала возникает сестра Евдокия, она пробирается в толпе, спешит на помощь… как всегда, в самый нужный момент,
— сегодня все так празднично и так светло, просто неожиданно,
— почему неожиданно? для вас всё, что хоть чуточку сдвинулось с привычного места, кажется неожиданным…
— да, жизнь для меня неожиданна, вероятно, вы правы,
— разумеется, права, вы ведь уже знаете — сегодня пятница… у вас такое чудесное платье, такое изысканное, не то что в прошлый раз… поздравляю…
— тогда я не знала… благодарю вас… я взяла его на всякий случай, а оказалось, что каждая пятница здесь — именно такой особый случай, правда, совсем не похожий на прежний,
— он и должен быть другим, ведь пятница — это просто «каждая пятница», и без чего-то оригинального, без отличительного знака все пятницы слились бы в одну, вы не находите?
— в следующую пятницу, что бы ни случилось, я уже не буду удивляться, обещаю, сестра Евдокия, и благодарю вас, вот, поболтали со мной… а вы случайно не знаете, где Ханна? может быть, вышла на террасу, сегодня все витражи полностью раздвинуты, и граница между столовой и террасой относительна, лишь слегка обозначена рамами витражей… ее так легко перейти… а вам не кажется странным — небо затянуто плотными тучами, воздух — как перед грозой, и именно в такой вот вечер здесь всё нараспашку, никаких границ…
— иначе нельзя, милая… люди в движении потеют… нужен воздух, духи не спасают… поэтому мы не обращаем внимания на погоду, да и гроза будет только на рассвете… или поздно ночью, я уверена,
— совсем не обязательно, тучи такие грозные…
— а вы знаете, сколько лет мы уже здесь? я не себя имею в виду, я молодая, речь о других… сейчас море меняется определенным образом… вы увидите…
— вот и Ханна сказала мне, что оно изменится определенным образом точно через неделю… только я не ожидала, что «точно через неделю» будет столь точным прогнозом…
сестра Евдокия улыбнулась снисходительно, но меня это ничуть не задело, потом она извинилась, сказав, что чересчур долго задержалась со мной, и посоветовала не слишком увлекаться разговорами, достаточно и пары слов, чтобы завязать контакт и уж потом ждать, когда дело дойдет до разговора… она ушла, не ответив ни слова про Ханну, а я продолжала ходить взад-вперед, без цели, потом свернула к бару… так много людей, может, и Ханна там, бокал вина — тоже опора, как нож или вилка… но не дошла, какой-то целеустремленный господин налетел на меня, точнее — едва коснулся, но мне это показалось настоящим столкновением, я остановилась, несколько капель вина из его бокала пролились на паркет,
— извините, мадам, так много народу, впрочем, как всегда, но все постоянно двигаются… я не испачкал вам платье?
— нет, только пол,
— слава богу, сегодня нужно быть очень внимательными, тогда всё будет в порядке,
он отошел, буду внимательной, пообещала я ему в спину и неожиданно увидела перед собой пустое пространство, открывшееся благодаря случайному перемещению тел, а в глубине, справа от бара, где обычно стоит стол с фруктами (но в эту пятницу его нет), небольшой рояль с приоткрытой крышкой… вот так неожиданность… я его раньше не видела, не знаю, где он обычно стоит, да и не слышала здесь никакой другой музыки, кроме ночного Шуберта Ханны… я застыла на месте, не сводя с него глаз, какая ностальгия — эти клавиши… белые, черные, три белых, две черных, четыре белых, три черных, тон, полутон… чудо, еще более недостижимое для меня, чем писание… с этой повязкой на руке… в следующее мгновение тела снова переместились в пространстве, заслонив рояль… какая ностальгия, Господи…
ББК 84.Р7 П 58 Художник Эвелина Соловьева Попов В. Две поездки в Москву: Повести, рассказы. — Л.: Сов. писатель, 1985. — 480 с. Повести и рассказы ленинградского прозаика Валерия Попова затрагивают важные социально-нравственные проблемы. Героям В. Попова свойственна острая наблюдательность, жизнеутверждающий юмор, активное, творческое восприятие окружающего мира. © Издательство «Советский писатель», 1985 г.
Две неразлучные подруги Ханна и Эмори знают, что их дома разделяют всего тридцать шесть шагов. Семнадцать лет они все делали вместе: устраивали чаепития для плюшевых игрушек, смотрели на звезды, обсуждали музыку, книжки, мальчишек. Но они не знали, что незадолго до окончания школы их дружбе наступит конец и с этого момента все в жизни пойдет наперекосяк. А тут еще отец Ханны потратил все деньги, отложенные на учебу в университете, и теперь она пропустит целый год. И Эмори ждут нелегкие времена, ведь ей предстоит переехать в другой город и расстаться с парнем.
«Узники Птичьей башни» - роман о той Японии, куда простому туристу не попасть. Один день из жизни большой японской корпорации глазами иностранки. Кира живёт и работает в Японии. Каждое утро она едет в Синдзюку, деловой район Токио, где высятся скалы из стекла и бетона. Кира признаётся, через что ей довелось пройти в Птичьей башне, развенчивает миф за мифом и делится ошеломляющими открытиями. Примет ли героиня чужие правила игры или останется верной себе? Книга содержит нецензурную брань.
А что, если начать с принятия всех возможностей, которые предлагаются? Ведь то место, где ты сейчас, оказалось единственным из всех для получения опыта, чтобы успеть его испытать, как некий знак. А что, если этим знаком окажется эта книга, мой дорогой друг? Возможно, ей суждено стать открытием, позволяющим вспомнить себя таким, каким хотел стать на самом деле. Но помни, мой читатель, она не руководит твоими поступками и убеждённостью, книга просто предлагает свой дар — свободу познания и выбора…
О книге: Грег пытается бороться со своими недостатками, но каждый раз отчаивается и понимает, что он не сможет изменить свою жизнь, что не сможет избавиться от всех проблем, которые внезапно опускаются на его плечи; но как только он встречает Адели, он понимает, что жить — это не так уж и сложно, но прошлое всегда остается с человеком…
В жизни каждого человека встречаются люди, которые навсегда оставляют отпечаток в его памяти своими поступками, и о них хочется написать. Одни становятся друзьями, другие просто знакомыми. А если ты еще половину жизни отдал Флоту, то тебе она будет близка и понятна. Эта книга о таких людях и о забавных случаях, произошедших с ними. Да и сам автор расскажет о своих приключениях. Вся книга основана на реальных событиях. Имена и фамилии действующих героев изменены.
Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.
Две повести Виктора Паскова, составившие эту книгу, — своеобразный диалог автора с самим собой. А два ее героя — два мальчика, умные не по годам, — две «модели», сегодня еще более явные, чем тридцать лет назад. Ребенок таков, каков мир и люди в нем. Фарисейство и ложь, в которых проходит жизнь Александра («Незрелые убийства»), — и открытость и честность, дарованные Виктору («Баллада о Георге Хениге»). Год спустя после опубликования первой повести (1986), в которой были увидены лишь цинизм и скандальность, а на самом деле — горечь и трезвость, — Пасков сам себе (и своим читателям!) ответил «Балладой…», с этим ее почти наивным романтизмом, также не исключившим ни трезвости, ни реалистичности, но осененным честью и благородством.
«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.
Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».