Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [62]
О, О,
Если проявить упорство, постепенно научится, начнет писать быстрее;
О, О, О,
Будет вглядываться в кружочки и опустошать их;
О, О, О, О,
Пустота бесконечна;
О, О, О, О, О,
Пустоту ничто не смутит;
О, О, О, О, О, О,
И не только сон, она и ее примет в себя до полного растворения:
О провал
О изумление
О боль
О погружение
О радость
О мука
О страдание
О распятие
О любовь
О душа
О отсутствие
О отсутствие
Отсутстиве. О отсутствие
Если она будет упорной, то постепенно научится справляться с этим отсутствием, описывать его, систематизировать, приводить в порядок, нумеровать, каталог на букву «О», расположившийся в выдвижном ящичке, можно протянуть руку и, когда очень-очень нужно, достать одно «О», рассмотреть его как следует, с чего начинается, чем заканчивается, как продолжает заворачиваться в себя, увидеть в нем форму какого-то воспоминания, едва тлеющего, как случайно привидившийся сон, после которого, проснувшись, говоришь «О, и зачем только я проснулась!» и остаешься в пижаме, чтобы ощущать его на своей коже еще несколько часов… часы, часы… а часы полны минут и не только минут, доктор, ведь можно считать и в секундах, и уже придуманы хронометры, которые дробят секунды… Она точно так и делала, когда уходил ее любовник, не меняла простыни, наволочка на подушке сохраняла его запах еще много часов, дней… и не мылась, чтобы оставить свою кожу, как есть, — пропитанную заразой, зараженную заразой, заразной заразой… тавтология — способ жизни, метод постижения ненависти к самой себе… это «О» ей понадобится, когда снимут повязку и она начнет писать о Терезе… на тридцатом или сороковом «О» ей стало ясно, почему она ее выбрала: Тереза — её или она — Терезу… из-за лабиринтов этих отсутствий, пещерных колодцев желаний, на дне которых виднеется живая вода… рядом с каждым «О» — другое, они зеркальны в своем взаимном противостоянии… Тереза собрала их всех в одно «О» и таким образом защитила себя от заблуждения,
придумывала,
заблуждение неизбежно, и поскольку она пережила столь сильное заблуждение, Голубь спустил ей сверху перо… наверное, с одним заблуждением можно прожить более спокойно, чем с теми, что распадаются на много-много «О»,
на пятидесятом «О» она остановилась, написав лишь:
О Ханна,
и отчетливо услышала шум за стенкой, все же достаточно тонкой, чтобы ее уши смогли уловить едва различимый звук шевельнувшегося тела…
написала еще одно «О» и услышала дыхание…
Анастасия облегченно вздохнула…
может быть, так, за буквой, я все же смогу заполнить предстоящие часы, и минуты заполню, и секунды… а более мелкие, растворившиеся до состояния невосприимчивости величины я и представить себе не могу… наверное, там время входит в «О», сворачивается и сгорает…
исчезновение, воображение…
Анастасия встала, подняла вверх левую руку и, разведя пальцы, стала рассматривать мизинец, он слегка согнулся, закостенел точно по форме, необходимой для удара по клавишам… пианино, компьютера, неважно, здесь нет ни пианино, ни компьютера, она почувствовала себя сосредоточенной и усталой — точно так, как чувствовала себя раньше, после долгого-долгого писания, погруженная в иллюзии где-то вне и по ту сторону моря… а потом стала внимательно всматриваться в исписанные страницы, словно хотела исправить ошибки или отредактировать написанное, но в «О» редактировать нечего, она лишь констатировала определенные перемены, заметив, что ее «О»
становится все более красивым… вначале кривое, а потом всё более грациозное, словно прогибается внутрь, а потом переходит в отрывочные слова, которые никак нельзя прочесть…
и всё же мне придется попросить…
подумала Анастасия и вышла на террасу, обнаружив, что солнце уже скрылось, утонуло за облаками, которые наползли неизвестно откуда, пока она писала, море у горизонта как-то поджалось и стало серым… да, наверное, прошло несколько часов,
ну вот, я совсем и не ждала… часы просто сами миновали, мне не пришлось их ждать, и пошла в спальню, чтобы снять пижаму и приготовиться к ужину.
УЖИН II
О!
воскликнула Анастасия…
И как тут не воскликнуть? совершенно неожиданно, абсолютно непредсказуемо, лишь только я открыла дверь, мне в лицо, как пощечина, плеснул свет, льющийся из огромной люстры с десятками лампочек, свет буквально набросился на меня, никогда раньше лампочки не горели все сразу, вдоль стен — дополнительные светильники, их выставили специально для этого вечера, и после полумрака холла я почувствовала себя так, словно попала под лучи огромного прожектора, а я терпеть не могу слишком яркий свет, он безжалостно высвечивает каждую морщинку, мешки под глазами, складки на шее… а впрочем, ну и что? суета… Я инстинктивно заслонила глаза рукой, даже слегка надавила на них, чтобы дать им время привыкнуть, и в следующее мгновение уже могла смотреть: свет равномерно-навязчиво заливает всю столовую, превратившуюся сейчас в настоящую бальную залу, паркет, начищенный до блеска, так и ждешь, что вот-вот загремит музыка, появятся фигуры в бальных платьях и во фраках и закружатся в вальсе…
а где же столы?
куда, черт побери, подевались все столы?
— нет, мадам, вы ошибаетесь, столы здесь, только они стоят вплотную друг к другу, полукругом вдоль стен, видите? это шведский стол… или, если угодно, «коктейль а ля фуршет»…
ББК 84. Р7 84(2Рос=Рус)6 П 58 В. Попов Запомните нас такими. СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2003. — 288 с. ISBN 5-94214-058-8 «Запомните нас такими» — это улыбка шириной в сорок лет. Известный петербургский прозаик, мастер гротеска, Валерий Попов, начинает свои веселые мемуары с воспоминаний о встречах с друзьями-гениями в начале шестидесятых, затем идут едкие байки о монстрах застоя, и заканчивает он убийственным эссе об идолах современности. Любимый прием Попова — гротеск: превращение ужасного в смешное. Книга так же включает повесть «Свободное плавание» — о некоторых забавных странностях петербургской жизни. Издание выпущено при поддержке Комитета по печати и связям с общественностью Администрации Санкт-Петербурга © Валерий Попов, 2003 © Издательство журнала «Звезда», 2003 © Сергей Шараев, худож.
ББК 84.Р7 П 57 Оформление художника С. Шикина Попов В. Г. Разбойница: / Роман. Оформление С. Шикина. — М.: Вагриус, СПб.: Лань, 1996. — 236 с. Валерий Попов — один из самых точных и смешных писателей современной России. газета «Новое русское слово», Нью-Йорк Книгами Валерия Попова угощают самых любимых друзей, как лакомым блюдом. «Как, вы еще не читали? Вас ждет огромное удовольствие!»журнал «Синтаксис», Париж Проницательность у него дьявольская. По остроте зрения Попов — чемпион.Лев Аннинский «Локти и крылья» ISBN 5-86617-024-8 © В.
ББК 84.Р7 П 58 Художник Эвелина Соловьева Попов В. Две поездки в Москву: Повести, рассказы. — Л.: Сов. писатель, 1985. — 480 с. Повести и рассказы ленинградского прозаика Валерия Попова затрагивают важные социально-нравственные проблемы. Героям В. Попова свойственна острая наблюдательность, жизнеутверждающий юмор, активное, творческое восприятие окружающего мира. © Издательство «Советский писатель», 1985 г.
Две неразлучные подруги Ханна и Эмори знают, что их дома разделяют всего тридцать шесть шагов. Семнадцать лет они все делали вместе: устраивали чаепития для плюшевых игрушек, смотрели на звезды, обсуждали музыку, книжки, мальчишек. Но они не знали, что незадолго до окончания школы их дружбе наступит конец и с этого момента все в жизни пойдет наперекосяк. А тут еще отец Ханны потратил все деньги, отложенные на учебу в университете, и теперь она пропустит целый год. И Эмори ждут нелегкие времена, ведь ей предстоит переехать в другой город и расстаться с парнем.
«Узники Птичьей башни» - роман о той Японии, куда простому туристу не попасть. Один день из жизни большой японской корпорации глазами иностранки. Кира живёт и работает в Японии. Каждое утро она едет в Синдзюку, деловой район Токио, где высятся скалы из стекла и бетона. Кира признаётся, через что ей довелось пройти в Птичьей башне, развенчивает миф за мифом и делится ошеломляющими открытиями. Примет ли героиня чужие правила игры или останется верной себе? Книга содержит нецензурную брань.
В жизни каждого человека встречаются люди, которые навсегда оставляют отпечаток в его памяти своими поступками, и о них хочется написать. Одни становятся друзьями, другие просто знакомыми. А если ты еще половину жизни отдал Флоту, то тебе она будет близка и понятна. Эта книга о таких людях и о забавных случаях, произошедших с ними. Да и сам автор расскажет о своих приключениях. Вся книга основана на реальных событиях. Имена и фамилии действующих героев изменены.
Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.
Две повести Виктора Паскова, составившие эту книгу, — своеобразный диалог автора с самим собой. А два ее героя — два мальчика, умные не по годам, — две «модели», сегодня еще более явные, чем тридцать лет назад. Ребенок таков, каков мир и люди в нем. Фарисейство и ложь, в которых проходит жизнь Александра («Незрелые убийства»), — и открытость и честность, дарованные Виктору («Баллада о Георге Хениге»). Год спустя после опубликования первой повести (1986), в которой были увидены лишь цинизм и скандальность, а на самом деле — горечь и трезвость, — Пасков сам себе (и своим читателям!) ответил «Балладой…», с этим ее почти наивным романтизмом, также не исключившим ни трезвости, ни реалистичности, но осененным честью и благородством.
«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.
Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».