Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [6]
она изумительна, сейчас пауза и нельзя хлопать между частями, так он сказал, но не все это знают или не могут сдержать свое изумление и аплодируют, сзади раздается — «невежи», я смотрю краешком глаза — а, тот старик, с пятном, тоже скрипач — и вторая часть началась, вторые части всегда почему-то грустные, медленные, они немного скучнее первых, но вообще-то приятно, приятно и нежно, если вдуматься, а под музыку вообще хорошо думается, и правда изумительно, что любовь на семнадцатом месте, после денег и успеха, после детей… нет, нет… это не связано, а ведь когда-то было совсем иначе, но он сказал — для женщин — да, для женщин когда-то любовь была на первом месте, это было томление… как музыка…
… томление какое-то…
А все-таки тот муж, в триллере, сделал скрипку с кровью жены, да, именно так, она родила и умерла, а он взял ее кровь и от горя смешал ее с лаком, так скрипка и стала красной, а он после этого уже ничего не создал, и эта скрипка стала несчастливой — тот, кому она доставалась, умирал… или что-то в этом роде… надо спросить, а люди в анкетах все же лгут, стесняются, что ли? — семнадцатое место изумительно, даже карьера, и та перед ней… ну вот, он закончил, конец, все уже повскакали с мест, пока я прихожу в себя, и бис, бис, бис, как изумительно быстро он закончил, я и не заметила, и уже руки болят от аплодисментов… а он, рядом со мной, так взволнован… еще перед концертом он сказал
— на бис он исполнит Чакону…
… что бы это могло означать?..
и сейчас снова повторил,
— вот сейчас, сейчас, слушай, на бис он исполнит Чакону…
… у меня скоро отвалятся руки, не могу точно вспомнить, что это такое…
Бис!
Бис, и женщина рядом со мной встала, странный запах, это уже не просто свитер и дрова… томление какое-то…
— Изумительно, милый, просто изумительно… спасибо, что ты меня привел сюда, как хорошо, что твоя преподавательница отказалась… а скрипка, наверное, и в самом деле потрясающая, ты помнишь тот триллер? Мы вместе его смотрели, про скрипку… там еще мастер по лютням, у него жена умерла, во время родов, так он взял ее кровь, не мог пережить ее смерть, и сделал скрипку от любви…
— Я помню, выдумки какие-то… только не от любви… он сам ее убил, потому что она ему изменяла… и взял ее кровь…
— Ну, все равно — это тоже любовь… изумительно…
ЧАКОНА
(тема с вариациями)
«После того, как душа возвращается в тело, если упоение было великим, оно пребывает на протяжении дня, двух или даже трех настолько истощенным или как бы завороженным, что будто оно не твое. Здесь испытываешь боль от необходимости жить снова. Здесь рождаются крылья для свободного полета. И из них уже выпало испорченное оперенье. <…> Душа смотрит на тех, кто внизу, как тот, кто находится в безопасности. Кто сверху — достигает многого. Душа уже не хочет хотеть и не хотела бы иметь собственную волю, и об этом молит Господа. Она дает ему ключи от своей воли».
Св. Тереза Авильская.
«Книга жизни её», гл. 20.
«Видела я ангела. В руках его — длинный золотой дротик и на острие железного наконечника как будто небольшое пламя. Он как будто иногда вонзал его в мое сердце, и тот доходил до самых моих внутренностей. Когда он вынимал его, они как будто выходили вместе с ним, и я оставалась целиком охваченной огнем великой любви к Господу. Боль была такой сильной, что вынуждала меня издавать стоны, и таким непомерным было упоение, которое мне приносила эта величайшая боль, что я не хотела, чтобы она прекращалась и чтобы душа довольствовалась чем-то меньшим, чем Господь. Это боль не физическая, а духовная, хотя не исключает также участия тела, и даже в большей степени»[2].
Св. Тереза Авильская.
«Книга жизни её», гл. 29.
Открыв глаза, сквозь неплотно задернутую штору она увидела завесу снежной пелены, которая спускалась с неба, и даже успела подумать: надо же, угадали, сказали, что целый день будет идти снег, и снова заснула; ей снился снег, который густо сыпался на землю и уже достиг подоконника, а ей, несмотря на это, непременно нужно было выйти из дома, и, открыв дверь, она попала в тот самый лабиринт дворца Шёнбрунн. Обычно зеленый, сейчас он был иссечен снежными тоннелями. Она снова открыла глаза.
Мне снилась Вена.
Месяц назад я была там на конкурсе, вместе с моим лучшим учеником, и непонятно почему влюбилась в этот город, ностальгически, мечтательно, хотя вообще-то не любила путешествовать и давно не впадала в восторг — везде одно и то же: барокко, рококо, сецессион, какой-нибудь случайно забытый семнадцатый век, парки, фонтаны и улицы, улицы со спешащими куда-то людьми… и музыка была все та же, потому что ее уши, после стольких лет общения с затвердевшими в своей точности звуками, уже достигли порога чувствительности и только что-то изумительное могло их привлечь. И тишина, в которой сыпется снег. Он будет идти целый день, идеальный день — а вечером концерт…
Мне снилась Вена.
Что-то в городе на этот раз ее смутило. Осталось в ней как тревожный, необычный вкус, странный запах или вид, который она не осознает… или те гвозди на подоконниках — от голубей, чтобы не садились на них и не гадили, нарушая степенную чистоту, или… нет, нет, не это, она видит это не впервые, гвозди посреди эклектичной красоты, которая проходит перед ее взором в размере три четверти, что-то постороннее, что просто соединяется с танцем этого города и вызывает тревогу с терпким вкусом влюбленности…
