Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [34]
здесь место пустынное, и уже поздно
иногда «поздно» означает «никогда», и все же, если бы подали рыбу, она могла бы выпить белого вина, могла бы, но совсем отвыкла… да и захмелеет потом, наверное… хотя почему бы и нет? вон женщина там, пьет уже третий бокал, она пересчитывает их, в сознании осталось: один, два, три, те самые подробности, от которых нет спасения… а за третьим от нее столом, у раскрытого окна, сидит женщина с тюрбаном, сейчас-то она без него, темные волосы, забранные в хвост и скрепленные заколкой, она не одна за столом, естественно, не одна, там еще женщина и еще мужчина, только я тут сижу одна, потому что новенькая, потому что никого не хочу видеть, потому что мне нужен только покой,
нет мира для меня, нет покоя
кто это сказал?
— Иов.
В голове столько шума, бессмысленных подробностей, которые выплывают, когда их никто не ждет, это неприятно, беспокоит, нет, здесь-то спокойно, даже во время ужина никакого шума, все говорят вполголоса, какой-то звуковой оазис… она наткнулась еще на один взгляд, снова мужчина, но на этот раз в длинных брюках, не понять, волосатый он там или нет, а интересно, что здесь делают по вечерам, неужели просто расходятся по своим комнатам, может быть, тут есть какие-нибудь развлечения…
— будьте добры… бокал вина… красного, нет, розового, все-таки сейчас еще лето… это — официанту, вообще-то, она предпочитает ракию с салатом, приготовленным ею, ее собственными руками, но это уже другой жанр, одно дело — поэма и совсем другое — роман, в романе человек болтает неизвестно что, а иногда всё это может превратиться в драму, жизнь ее слов драматична, с привкусом трагедии, которая на волосок от… на волосок от чего? началось словами… словами и закончилось… логично… вон еще одиночка за столом, ест быстро, глядя вниз, в тарелку, ни разу не поднял головы, как будто боится, что кто-то на него посмотрит, вот она, например, наблюдает же за ним, смотрит: поднимет он глаза или нет, она за ним на-блю-да-ет. А люди ненавидят, когда за ними наблюдают, так они утверждают, по крайней мере, но, в сущности, это не совсем так, тут что-то среднее между любовью и ненавистью, что-то пограничное… надежда тщеславна, а ненависть сквозит во взгляде…
… и пленил мое сердце одним лишь взглядом очей своих…
он пленил ее сердце одним лишь взглядом очей своих или она — его сердце, неважно, так бывает, но мужчина все же поднял на миг глаза, скользнул взглядом куда-то в сторону моря и снова уткнулся в тарелку… каждый хочет оказаться в плену, чтобы потом возненавидеть за это…
… спасибо, десерт мне не нужен, я его никогда не ем… лучше вот допью вино…
вино хорошее. Завтра возьму красное, а потом как-нибудь и ракию с салатом, вон и погода вроде бы налаживается…
На скатерть упала чья-то тень, кто-то стоит рядом с нею… она поднимает голову, о, сестра Евдокия… руку она уже не подает, помнит.
— ну, как вы?.. крем-карамель сегодня великолепен, совсем свежий, рекомендую, здесь даже летом мы его готовим, яйца у нас домашние… такой десерт вам не повредит…
— спасибо, я не люблю сладкое, только иногда позволяю себе…
— но вам нужно, вы такая худенькая, вам надо заботиться о себе…
— да, конечно, но я отвыкла много есть…
И потом снова, буква за буквой:
ночь растворилась в пространстве, здесь много цикад, квакают лягушки
морских лягушек вроде бы нет в природе, наверное, где-то поблизости озеро… у них сейчас брачный период…
какие медленные буквы
звонила Анна, добралась благополучно
15 августа, заполночь, я чувствую буквы, одна другая, буквы, но не слова, ведь можно писать буквами, а можно — словами
доброй ночи.
Написала Анастасия для нее, но в сущности — для себя.
ВСТРЕЧА
… как я счастлив знакомству с вами, мадам… как я рад…
на двери табличка:
Д-р Бошненский
Непонятно, где ставить ударение, было ровно одиннадцать, когда она постучала в дверь — да, войдите — наверное, он заранее пошел ей навстречу, потому что, когда она вошла, он оказался прямо перед нею, какой странный человек, и его фамилия, и ужасно высокий… даже не столько высокий, сколько длинный… и такой фамилии наверняка нет в справочниках…
— как я счастлив знакомству с вами, мадам… как я рад…
ударение на «е», он представился, словно я не видела табличку на двери, но, возможно, предполагает, что люди могут задавать себе этот вопрос… и сразу куда-то исчезает неловкость… его рука костлявая, он не отдернул ее, напротив, так и стоял с протянутой рукой в ожидании ее реакции, пока она не подхватила ее своей левой рукой… довольно интимный жест, словно с приятелем, но правой руке всегда что-нибудь мешает — тарелка, из которой что-то выливается, салфетка, нож или ложка, поэтому безо всяких церемоний она воспользовалась левой,
— когда вы мне снимете повязку, доктор?
он не ответил, вопрос прозвучал единственно по поводу этой левой руки, которая всего мгновение оставалась в его правой, а он продолжал восхищаться фактом знакомства с нею, убеждая, что ждал этого с нетерпением,
— мадам, я читал ваши книги, по крайней мере, некоторые из них,
она не спросила, какие именно, ей это неинтересно, другое меня заинтересовало, помещение оказалось совсем неожиданным — уж никак не врачебный кабинет, а большая квартира, довольно уютная, прихожая с зеркалом и шкафчиком для обуви, дальше — просторный холл, на одном из диванов валяются брюки и рубашка, доктор явно живет здесь и одет по-домашнему — бриджи и футболка, кругом беспорядок — по контрасту со стерильной обстановкой санатория, даже запах другой… тимьян… нет, липа… доктор, не замолкая:
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.
Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.
Две повести Виктора Паскова, составившие эту книгу, — своеобразный диалог автора с самим собой. А два ее героя — два мальчика, умные не по годам, — две «модели», сегодня еще более явные, чем тридцать лет назад. Ребенок таков, каков мир и люди в нем. Фарисейство и ложь, в которых проходит жизнь Александра («Незрелые убийства»), — и открытость и честность, дарованные Виктору («Баллада о Георге Хениге»). Год спустя после опубликования первой повести (1986), в которой были увидены лишь цинизм и скандальность, а на самом деле — горечь и трезвость, — Пасков сам себе (и своим читателям!) ответил «Балладой…», с этим ее почти наивным романтизмом, также не исключившим ни трезвости, ни реалистичности, но осененным честью и благородством.
«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.
Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».